— Меч, топор, булава, — предложил Томас. — Не берешь?
Он сошел с крыльца, продолжая рассматривать странно преображенного калику. В каменоломне не зачах, напротив — набрал вес, оброс сухими мышцами, во всем его крупном теле ни капли жира, весь словно выкован из плотного слитка железа.
— Топор оставил на запасном, — ответил Олег безучастно. — Не люблю много железа.
Томас невольно провел ладонью по своим доспехам, подумал, что на таком как калика буйволе горные хребты перевозить, но лишь сказал иронически:
— Волчьи шкуры носили варвары, что осаждали Рим.
— И разрушили.
— И разрушили, — нехотя согласился Томас. — Но так ты уязвим!
Калика отогнул полу, на внутренней стороне блеснули рукояти двух ножей. Торчали рядышком, одинаковые, как зерна гороха в одном стручке.
— Ножи? — удивился Томас. — Зачем?
Калика наклонился, Томас осторожно потянул рукоять. Нож вышел из кожаного чехла нехотя, упираясь, не желая покидать гнездо, где в тепле оставался брат-близнец.
Чачар ходила вокруг лошадей, по-своему перекладывала сидельные сумки, а Томас завороженно рассматривал лезвие, поворачивая нож — вспомнил бросок, которым калика открыл дорогу в замке барона-оборотня. Острое, как бритва, лезвие всего в ладонь длиной, но тяжелое, утолщенное на конце, слегка загнутое. Острие идет с одной стороны, а с другой — к прекрасному булату зачем-то приклепана полоска неблагородной меди. Блестящее лезвие сразу переходит в рукоять, прямую потертую кость, всю в мелких насечках. Чтобы не скользили пальцы, догадался Томас. Он однажды видел швыряльные ножи ассасинов, членов тайных сарацинских сект, но там деревянные рукояти, обычно из легкой сосны, самые лучшие обтянуты рыбьей чешуей, настолько шероховатой, что даже вспотевшие пальцы не соскользнут.
Поскреб ногтем блестящее пятнышко дамасского булата на кончике рукояти: лезвие тянулось по всей длине ножа, там кончик загибался, плотно удерживая кость.
— Зачем полоска меди? — спросил он с неудовольствием. — Красоту губит!
— Красоту? — усмехнулся Олег. — Что красивого в убийствах?
— В убийствах нет красоты, — ответил Томас с достоинством, — но в поединке…
— Да, чем сложнее ритуалы, чем пышнее, тем само убийство меньше видно… Эта полоска защищает от ударов ножа.
Томас удивился:
— Фехтовать такими коротышками?
— Не убедился, что кроме Британии есть и другие страны?
Чачар наконец взобралась на коня, не дожидаясь, пока рыцарь подсадит. Томас спохватился, Чачар с седла послала ему очаровательную улыбку. Томас виновато поклонился, поспешно отдал нож калике и влез на своего огромного жеребца.
Олег пустил коня вперед, пусть рыцарь и юная женщина общаются без помехи. День чистый, солнечный, кровавая ночь осталась позади, как и домик, где в задней комнате лежит раненый. Если не считать переломанных костей, он уцелел, снова выйдет на грабеж и разбой, как только срастется переломанная нога.
Сзади слышался счастливый смех женщины, мужественный голос рыцаря. Олег углубился в свои думы, привычно щупал обереги, и, нарушая чистые и возвышенные мысли о тайном смысле жизни и сокровенности бытия, в душу начал заползать неясный страх. Чересчур часто в пальцах застревал оберег с изображением мечей, стрел, лютых грифонов, огня с неба… Мир опасен, по дорогам рыщут лихие люди, в села врываются мародеры, путников подстерегают волчьи стаи, но обереги молчат о таких житейских пустяках, неурядицах, неудобствах. То простая жизнь, обыденная, однако сейчас опасности будто кто-то подманивает со всех сторон, тянет им навстречу!
Олег оглядел себя, покосился через плечо на рыцаря. Тот выпячивал грудь, похохатывал, вел речь о славных подвигах и битвах. Опасен этот рыцарь, которых хоть пруд пруди после вторжения европейских войск в захваченные арабами страны? Женщина?
Олег не заметил, когда женский смех оборвался, но сбоку вдруг прозвучало:
— Сэр калика, а чем хороша медь?
Олег вздрогнул, непонимающе посмотрел на рыцаря. Тот ехал стремя в стремя, на лице его было жадное внимание. Женщина ехала позади в обиженном молчании.
— Я интересуюсь оружием, — пояснил Томас. — Конечно, нож — не рыцарское оружие, но я при штурме Иерусалима командовал отрядом, научился использовать разное… Не для себя, я — благородный рыцарь из Гисленда, но для своих людей я должен был… Понимаете, сэр калика?