Олег ответил рассеянно:
— Месяц тому я попал под сильный ливень…
— Гм… А где ты берешь воду? Я видел мельком ручей, когда падал с коня…
— Близко, — подтвердил калика. Он задумался, сказал медленно — Кстати, я совсем забыл… В Большом отшельничестве можно все, что дозволено другим. Так что я могу…
Вернулся он с прилипшими волосами, мокрый, с блестящими глазами. Томас смотрел с удивлением: волосы калики оказались цвета спелой рябины, а лицо белое, не тронутое солнцем. Странные зеленые, как молодая трава, глаза смотрели печально.
— Ты не сакс? — спросил Томас.
— Славянин. А ты из Британии?
— Родился на берегу Дона, — ответил Томас мечтательно. — На излучине близ устья стоит мой замок… Вокруг леса, леса… Болота, топи. Вся Британия — леса и болота. Холм, где стоит мой замок, — единственное сухое место на сто миль вокруг. В лесах тесно от туров, оленей, кабанов, а про зайцев или барсуков и говорить нечего. От птичьего крика шалеет голова. Рыба бьется головой о борта лодки, просится в сеть…
Олег кивнул:
— Я тоже любил бывать на Дону.
Томас живо развернулся, глаза заблестели:
— На Дону?
— Десятки раз.
— Не видел ли высокий замок из белого-белого камня? На излучине, защитный вал и ров слева…
Олег покачал головой:
— Я бывал на берегах Дона в Восточной Руси, Палестине, Колхиде, Аравии, Гишпании, Элладе… Везде, где прошли сыны Скифа, остались реки с именем «Дон».
Томас дернулся, спросил угрожающе:
— Когда это дикие скифы завоевывали Британию?
— Я без всяких завоеваний побывал в Святой земле, не так ли? Когда-то великий вождь скифов Таргитай… или это был Колоксай?.. решился старую богиню Дану, покровительницу скифов-кочевников, заменить на Апию, мать сыру-землю. Хотел кочевников разом обратить в землепашцев! Понятно, кровавая распря… Староверы после битвы откочевали через всю Европу, переправились на Оловянные острова. Там выстроили жертвенники на старый лад из огромных камней-дольменов. Не видал? Жаль, красиво… Стоунхендж зовется. Дали имена рекам. А вообще-то река по-скифски — «дон». Город, который выстроили в устье реки, нарекли Лондоном, что значит: стоящий в устье. У нас тоже такие города зовутся Усть-Ижора, Усть-Илим, а то и просто — Устюг…
Томас оборвал надменно:
— Не видал там никаких лохматых! Мы, англы, испокон веков живем на берегах Дона. Господь создал нас прямо на его берегах, а весь белый свет сотворил чуть раньше. Всего за шесть месяцев!
— За шесть дней, — поправил калика кротким голосом.
— Сам знаю, — огрызнулся Томас. — Я боялся, что ты, язычник, не поверишь! Все-таки за шесть дней… гм… а за шесть месяцев даже твои боги сумели бы, если бы собрались кучей.
Глава 2
На десятый день Томас сумел влезть в доспехи. Он шатался от слабости, калика помог ему забраться в седло. Конь заржал, застоявшись, пробовал пойти гордо, калика поспешно ухватил повод, и конь встал как вкопанный. Ладонь, державшая повод, была широкая как весло, а сама рука — костлявая, жилистая, уже малость обросшая мясом — казалось вырезанной из старого дуба. Калика раздался в плечах, хотя они и раньше были широки, лицо чуть ожило, но в глазах осталась все та же смертная тоска.
— Спаси Бог, — сказал Томас. — Позволяют ли твои боги принимать плату?
— Сэр Томас, мне надо очень мало. Когда нет травы, я могу грызть кору на деревьях. Сплю на камнях, голой земле. Будь здоров! Удачи тебе.
Рыцарь пытался приподнять копье для салюта, но не сумел. Лишь улыбнулся виновато, а конь пошел ровным шагом, стараясь не трясти хозяина. Калика поднял свой плащ, взял клюку, то бишь посох, и пошел той же дорогой, но не спеша, весь погруженный в нелегкие думы.
Дорожка вилась между деревьями, вдали уже мелькал просвет. По ветке над дорогой пробежала белка, цокнула острыми зубками, заметив бредущего человека, задержалась от любопытства. Тяжело пролетела крупная птица, попыталась сесть на ту же ветку, но застывшие в гнезде лапы цеплялись худо, и она долго махала крыльями, качалась, пока когти обрели былую уверенность.
Олег брел тихо, узнал птаху, высиживающую птенцов. Брюхо светило жалко-розовым, выщипано до голой кожи на утепление гнезда, исхудала — редко выпархивает, почти не кормится, греет птенцов, стережет…
Бесстрашно прошла в двух десятках шагов олениха, за ней бежал тонконогий олененок. Она шевелила ушами, настораживалась, на Олега лишь покосилась — странник не казался опасным. Она тыкалась в ветки, срывала листок, жевала, томно прикрывая глаза. Олененок, для которого все делалось, больше глазел на стрекоз.