Прежде всего уместно поставить вопрос, был ли св. Григорий в Александрии?
Св. Григорий Нисский, как правильно указал И. Дрэзеке, сообщает, что св. Григорий в юности жил в Египте, в большом городе Александрии, куда отовсюду стекалось юношество учиться философии и врачебной науке. Указание очень определенное; но оно подрывается в своем значении тем, что Григорий Нисский в этой связи ничего не говорит об Оригене и предшествовавшем этому обучении у него; только потом уже он сообщает, что св. Григорий, по окончании полного обучения внешней мудрости, встретился с Фирмилианом, подобным ему по нраву юношей, и вместе с ним, оставивши все занятия внешней философией, пришел к Оригену, главному в то время руководителю в христианской философии [242]; но при этом однако, ничего не сообщает о месте этой встречи и вообще совершенно не упоминает о безусловно засвидетельствованном факте проживания св. Григория в Кесарии Палестинской. Отсюда естественно возникает предположение, что Григорий Нисский и раньше ошибочно направил св. Григория в Александрию, потому что с этим именно городом связывалось представление о знаменитом александрийском учителе Оригене. Смешение в этом пункте совершенно возможно, и потому это основание И. Дрэзеке должно признать, по меньшей мере, ненадежным. Если Дрэзеке придает столь решительное значение сообщению св. Григория Нисского, то он должен был бы признать, что св. Григорий был в Александрии до знакомства с Оригеном.
Сам св. Григорий в благодарственной речи ничего не говорит о своем пребывании в Александрии, а между тем он очень обстоятельно, шаг за шагом рассказывает, как божественное Провидение привело его к Оригену. Св. Григорий не упустил бы случая сообщить о впечатлении, какое произвели на него александрийские философы, и о том предостережении, какое он получил от своего учителя. не забывавшего своего ученика и в разлуке. Для риторически построенной речи все это дало бы весьма красивую и поучительную страницу. Выражение τών θαυμαοίων τούτων άνδρών, τών την καίλήν φιλοσοφίαν άσπασαμένων уже ввиду одного τούτων не может указывать на философов сравнительно отдаленной Александрии и, очевидно, имеет в виду присутствовавших в собрании учеников и друзей Оригена.
Наконец, что касается исторического комментария И. Дрэзеке к письму, то, при всем своем остроумии, он основывается собственно на таких чертах письма, которые принудительно не требуют такого именно понимания и легко совместимы с представлением о происхождении письма по окончании кесарийского образования Григория. Слова Григория о том поприще, на какое ему предстояло вступить по прибытии на родину, не обязывало Оригена говорить об одной юриспруденции: зная наклонности и способности Григория, он мог предвидеть и иную возможность. Далее, если взять письмо в его целом, то оно имеет хороший смысл и по завершении св. Григорием образования Ориген здесь высказывает общие мысли о значении общего образования для христианского просвещения, которые несомненно были предметом неоднократных личных бесед между учителем и учеником: установив в начале общее положение о необходимости изучения общеобразовательных наук, Ориген в дальнейших частях письма показывает и оправдывает, на основании аллегорического изъяснения двух фактов из Св. Писания, во–первых, эту необходимость, а во–вторых, ту опасность, какая может проистекать из такого увлечения ими, когда устанавливается внутреннее сродство с ними. Чтобы не случилось последнего, Ориген убеждает Григория заниматься изучением Св. Писания. Но во избежание возможности перетолкований Григорий должен постоянно молиться о просвещении ума. Такой совет не может стоять в противоречии с заявлением Григория о том, что ему открыт смысл Св. Писания, так как сам Ориген мог смотреть и несомненно смотрел иначе, на основании собственного опыта и истории, чем его увлекающийся ученик, при том же высказавший эту мысль в похвальном слове учителю.
Далее, в своем послании Ориген убеждает заниматься чтением Св. Писания, с внимательным проникновением в него, чтобы не сказать или подумать о нем что-нибудь поспешно, стучать в то, что заключено в в нем, искать сокрытую от многих мысль божественных Писаний. Эти увещания предполагают уже занятия Оригена с Григорием изучением Св. Писания и при том уже продолжительное время, когда ученик достиг такой степени знания его, что мог постигать „сокрытую от многих мысль“его. Если мы примем во внимание, что, по изображению хода обучения в благодарственной речи, истолкование Св. Писания составляло высшую, заключительную часть курса, то едва ли найдем место для того перерыва в занятиях, о котором говорит И. Дрэзеке, особенно энергично подчеркивающий элементарность наставлений Оригена и таким образом предполагающий, что перерыв занятий произошел тогда, когда они находились еще в первоначальной стадии, но никак не на высшей ступени.