— Людей ловить нельзя! — сказала Ольга. — И продавать нельзя!
— Кто сказал?! — повернулся всем корпусом неожиданно гибко Ильдей.
— Мой Бог не велел.
— А кто твой Бог? Перун? Яхве?
— Христос, — сказала княгиня. — Вон образ его. Он заповедовал людям любить друг друга.
— Я знаю, — сказал Ильдей. — У нас греческие попы жили, много говорили, многие наши крестились...
— Ну а ты что же?
— Я мал был...
— Так теперь крестись!
— Теперь у нас другие попы пришли, от арабов — мусульмане. Многие их слушают.
— А ты ?
— Не знаю, — сказал печенег. — Мне Царьград по душе. Я красоту люблю. А у мусульман нет красоты...
— Детская у тебя душа, — сказала Ольга Ильдею. — Таких, как ты, мой Господь любит.
Ильдей довольно засмеялся.
— Ты хорошая! — сказал он. — Ты добрая. А Святослав князь — злой! Зачем вам такой князь?
— Он сын мой! — сказала Ольга.
— Если бы мой сын творил неправду, я бы убил его, — сказал печенег.
Ольга вздрогнула.
— Твоя правда, — прошептала она.
— Давай, — сказал, внимательно глядя на неё, Ильдей, — мы с тобой мир сотворим! Не с князем, а с тобой. Тебя наши люди уважают. Ты нам зла не делаешь. Твои слуги с нами торгуют честно, детей не отымают, в полон не берут, хазарам не продают. Давай в мире жить.
— Вот что, — сказала Ольга, — ежели надобен тебе князь добрый, пообещай мне, что служить ему будешь. И вечный мир с ним сотворишь.
— Со Святославом?
— Нет, — твёрдо сказала старуха. — Святослава не воротишь!
— А с кем?
— С Ярополком. Он князь будет добрый...
Ильдей, который был не так прост, как казался, и когда подходил ближе, то было видно, что и немолод, долго и пристально поглядел на Ольгу и вдруг сказал:
— Ты сильная, как она. Ты сильная, как эта женщина, что родила Бога вашего. Я знаю про неё.
— Поклянись!
— Клянусь, — сразу ответил Ильдей. — Буду служить Ярополку.
— А что ж ты не торговался, никакой с меня клятвы не взял либо выкупа? — спросила Ольга, когда принесли им закуски и яства и стали потчевать.
— Я хан, а не торговец, — сказал Ильдей. — Зачем многословие? Бог мои слова слышит.
— До Бога, сказывают, далеко... — улыбнулась княгиня.
— В степи много ближе, — засмеялся печенег. — Да и стража твоя слышала.
Он кивнул на немо стоящих дружинников.
— Это не стража, это посланцы... — задумчиво сказала Ольга.
Она умерла вскоре после того, как прискакал с дружиной Святослав. Сражаться ему пи с кем не пришлось — печенеги ушли в левобережную приднепровскую степь. Святослав отпарился в бане, отоспался и собрался было в обратный путь.
— Погоди, — ухватив его птичьей старческой рукой, сказала княгиня-воительница. — Схорони меня, тогда уезжай.
Это произошло быстро. Весь Киев оплакивал Великую Хельги — Ольгу, Елену. Голосили все — и славяне, и хазары, и евреи, и ясы...
Святослав глядел на них, опустив длинные усы на грудь. И видел то, чего прежде не замечал, — эти люди были едины потому, что почти все рыдающие у гроба были христиане. Их было много, они шли и шли, теперь уже не таясь: молодые и старые, рабы и дружинники, смерды и беглый люд, горожане и бояре. Они были едины в горе и в молитве. Пришли из степи крещёные печенеги и аланы, приехали греки и православные подданные Хазарии...
Одни варяги да славяне-язычники плотной кучкой окружали Святослава. Во многолюдном Киеве это была горсть...
«Вот они, кроткие! — с ненавистью думал Святослав, глядя на толпы рыдающих и прущих, как бараны, ко гробу Ольги людей. — Здесь ведь и те, кого примучила она. Здесь и древляне, и вятичи, и до сих пор не покорённые северяне. Те самые, что пропустили невозбранно печенегов через свои земли ко граду Киеву. Печенегов! Врагов своих! Или, может, они врагом Киев считают? Скорее и печенегов, и Киев и радуются, когда враги дерутся между собой».
Князь смотрел на море белых славянских рубах, на сермяги, что плыли по улицам за гробом. От его глаз не ускользнуло, что некоторые его дружинники крестятся и что-то шепчут.
И эти — кроткие! Вот куда зараза достигла!
На минуту ему стало страшно. Безоружное многолюдье — неотвратимое, как горный обвал или половодье, более напоминающее стихию, чем людской поток, — было страшнее любого войска. Там, в бою, был враг, были свои, здесь — ни врагов явных, ни своих...