Все равно по ночам жители сползались на молебны. Открывали подпольные часовни по домам или лесным хижинам на отшибе. Тайно вывозили мертвецов, чтобы похоронить по старому ритуалу и напитать своих богов осадком их душ.
И боги вернулись. Слетели с гор, лесов и глухих низин и осадили крепость захватчиков. Империя смогла сохранить завоеванное лишь огромной ценой – и неслыханной жестокостью. И то противостояли ей мелкие божки, местные кумиры, наподобие этой богини из Грены, совсем не чета великодержавным богам Ишмиры.
Теревант написал об этом стихи в осуждение действий Короны, и впоследствии, вступив в армию, их осмотрительно сжег. Несомненно, у какого-нибудь писца из отдела Благочиния сохранились копии.
Заходить в разгромленный город он не стал, обойдя его кругом – вдоль реки в сторону моря. В грудах ила, наваленных под речными откосами, смутно угадывались человекообразные очертания. Возможно, наяды – прислужницы богини, погибшие вместе с ней. Настоящее побоище.
Вдоль устья он шел в тростниках. Над головой крутились водные птицы, перекликаясь друг с другом. Другие птицы той же породы неподвижными идолами сидели на тропе, никак не реагируя на его приближение. Как и народ долины, они были ранены. Помещены в этот странный мир внешних форм без изнанки. На морском берегу изобильно росла трава, и зловещая тишина верховий долины пропала. Устье было восстановлено, пустоту после богини заполнило нечто другое – обезличенная, слепая воля природы.
Прибрежные растения обладали качественным отличием. Они росли густо, насыщенно, проникали повсюду, как армия завоевателей.
Вон там, в заливе, по словам Лис, и запустили божью бомбу. Война окончилась в один миг. А где-то в Гвердоне есть и другие такие же бомбы. В городе, наверное, не продохнуть – там половина шпионов со всего света.
Как, должно быть, досадно богам поневоле работать руками смертных посредников.
Внезапно его пронзила дрожь – словно за ним наблюдами. Будто кто-то наступил на его могилу – так, он слыхал, поминают о подобном чувстве в чужих краях. Эта фраза бессмысленна в Хайте, где в могилу кладут только презренные касты. В Хайте такое ощущение называют «заглянуть в глаза веков» и говорят, что оно предвещает человеку великие свершения в будущем.
Он повернулся и зашагал обратно в долину.
Через несколько часов прибыл поезд на Гвердон и ревом двигателей вдребезги разнес тишину станции. Теревант залез в вагон, желая поскорей тронуться в путь.
Могилу он повидал и теперь едет в город, совершивший богоубийство.
Глава 11
Абсалом Спайк, по заключению Эладоры, был монстром, с выращенными в алхимическом чане стальными ногами и каменным жилудком. Подчиняясь приказу Келкина, они вдвоем облазили все улицы и тупики Мойки, заглянули в каждую пивную и забегаловку нижнего города. Кажется, политика, по Спайку, не имела ничего общего с прокламациями и шумными парламентскими дебатами. Она означала обниматься и выпивать со старыми друганами, влиятельными людьми в своих округах. Некоторые из этих приятелей вываливали Спайку свои насущные неурядицы – шальная банда, затопленный подвал, сплетня о необезвреженных снарядах времен Кризиса, – и Спайк обещал во всем разобраться. Другие приносили списки имен, обычно с собственным именем наверху, и Спайк степенно сворачивал листы и клал в карман. «После выборов, – заверял он, – вас не забудут».
Когда ничего не срабатывало и очередной знакомец, сложив руки, преподносил Спайку лишь чересчур широкую ухмылку, тогда Спайк лез в другой карман и извлекал свертки банкнот – не факт, что Эладора видала больше наличности разом, а ведь ее дедушка был первым городским богачом. Она сидела, прикусив язык.
Время от времени Спайк вспоминал о ее существовании и представлял ее старым друзьям и заправилам округов как «из келкинских». Непонятно, она из келкинских кого? В основном же она неслышно трусила за Спайком, как бродячая псина.
После Мойки они добрались до Нового города. Здесь Спайк сбавил прыть, его маршрут не был столь выверен. Танец остался прежним, но замедлился темп и партнеры стали иными. Многие улицы в этом наколдованном городе занимали беженцы с Божьей войны, и Спайк встречался с их лидерами. Колеблясь, он выдвигал свои предложения, но не понимал сути проблем или был не в состоянии их решить, а собеседников не занимали откаты и синекуры, которые он мог предоставить. Они жаловались на новые преступные силы, окрепшие после падения прежнего Братства, такие как джирданские бандиты или пресловутая Святая Карательница.