Однако часовня не была заброшена. Пол был довольно чист, алтарь в полном порядке - время от времени часовенка использовалась гостившими священниками, служившими и молившимися тут. Никаких украшений здесь не было. На алтаре лежали лишь обычные покровы, убранство составляли две свечи в простых подсвечниках, незатейливое деревянное распятие да изящная, но серая от времени статуя Богородицы подле непритязательной дарохранительницы.
Взглянув, Камбер начал спускаться. Его факел отбрасывал круглую красноватую тень, бывшую единственным ярким пятном, кроме красного огонька лампады, горевшей над алтарем. Внизу он поклонился и перекрестился, потом вставил факел в держатель на северной стене. Вернувшись к алтарю, он распростерся на полу, как в ночь своего посвящения, от холода и сырости голого камня Камбера отделяла только ткань его одежд.
О, Боже, к чему он пришел? Не было ли все это заблуждением? Сможет ли он жить с этим дальше?
Как быть с Синилом? Сказал ему, что всепонимающий Господь простит ослушника во имя любви. Ну а если не простит? Если словами понимания и сочувствия Синил ввергнут в еще больший грех, и на несчастного будет навлечен гнев Божий.
А разве не заслуживают гнева Творца те, по вине которых в лоне церкви творят кумира, объявляя его святым? Разве не достойны гнева своим обманом сделавшие возможным такое кощунство?
Мог ли он позволить всему этому продолжаться? Действительно мотивом его поступков служило благо державы, или он пал жертвой собственной гордыни, растревоженной самонадеянными мыслями, что только его трудами можно спасти королевство и короля?
И все же прежние доводы казались убедительными, как всегда. Без Синила, безжалостно оторванного от монастырской жизни и принужденного сделаться королем, Гвинедд, возможно, до сих пор находился бы во власти жестокого презренного Имра Фестила, А без помощи Алистера Каллена, кто бы ни скрывался за его телесной оболочкой, Синил тратил бы свои силы на противостояние тому, кто водворил его на престол.
Теперь Синил начинал поступать по-королевски, особенно после того, как нашел собственную стезю в делах, с которыми ему приходилось сталкиваться. Гвинедд уже достиг кое-чего в управлении и дипломатии и территориальных приобретениях. Если бы Камбер не сделал то, что сделал, где бы сейчас был Синил? И где был бы Гвинедд?
Звук открывающейся двери часовни прервал его диалог с самим собой. Либо его разыскивали, либо кто-то искал уединения, зная, что в это время часовня обычно пустует.
Он не шелохнулся, когда звук шагов замер на площадке, в надежде, что у посетителя (кем бы он ни был) хватит ума уйти, поняв, что распростертый на полу человек не ищет ни чьего общества.
Однако нарушитель спокойствия так и остался стоять наверху. До Камбера доносилось его ровное дыхание. Мозг ничего не подсказывал - пришелец был дерини и защитился от проникновения. Дверь закрылась, но до этого в нее никто не выходил.
Вздохнув, Камбер поднял голову и встал на колени, внезапно ощутив всем телом пронзительный холод... Когда он оглянулся назад, капюшон упал с головы.
На площадке над ним стоял Джебедия. В свете факела, который он держал, его привлекательное лицо превратилось в сумрачную маску. Белый пояс выделялся на черных одеждах.
- Так и знал, что застану вас здесь, - тихо сказал он. Дрожь пробежала по телу Камбера - стужа в комнате тут была уже ни при чем. Зачем Джебедия искал его, и почему его лицо так серьезно? Неужели он догадывался про Алистера Каллена? Неужели сегодня на Совете Камбер допустил грубую ошибку?
Нет, это бред какой-то, но такая опасность есть. Более вероятно, конечно, что маршал станет допытываться о причинах их взаимного охлаждения в последний год. Тоже тяжелый разговор, но как-никак это лучше подозрений насчет Алистера.
Камбер неловко поднялся на ноги, широко улыбаясь.
- А, Джебедия. А я думал, что смогу укрыться здесь даже от тебя, непринужденно сказал он. - После сегодняшнего дня и нескольких часов у короля я чувствовал непреодолимое желание побыть в одиночестве. Но тебе я всегда рад.
- Разве?
Повернувшись, Джебедия со зловещим стуком опустил засов и быстро спустился и прикрепил факел к стене.
- Я думал, нам удастся поговорить, - продолжал он, преклоняя колени перед алтарем, - Теперь не слишком часто выпадает такая возможность, разумеется, если не считать официальных встреч. Откровенно говоря, совместные заседания с Синилом и Советом я нахожу не слишком полноценной заменой тому, что было прежде.
- Наши многие обязанности...
- Вряд ли являются причиной отдаления, - прервал Джебедия. Он положил руки на эфес меча и посмотрел в пол. - Как ни странно, у меня сложилось твердое убеждение (молюсь, чтобы я ошибался), что быть секретарем епископа важнее, чем быть просто давнишним другом его милости. Простите, если это звучит резко, Алистер.
Бессознательно повторяя движение Алистера, Камбер заложил руки за спину. Он был так смущен горечью в последних словах, что только удивленно воззрился на пришедшего. Джебедия ревновал его к Йораму!
- Бог мой, Джеб, ты ведь так не думаешь, не правда ли? - мягко спросил он, оправившись от потрясения первых секунд. - Весь этот год мы были так заняты я в Грекоте и здесь, ты здесь и в войсках... Я думал, ты понимаешь. Йорам мне почти сын. Ты ведь не огорчен моим участием к нему, он так нуждается в поддержке!
- Жалеть его? Нет, - прошептал Джебедия. - Я завидую ему. Знаю, что это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. Я завидую, что он проводит столько времени с вами, что он - часть вашей жизни; раньше это был я. Прежде мы тоже были заняты, Алистер, но находили время делиться заботами и успехами. - Он поднял глаза, избегая взгляда Камбера. - О, я понимаю, теперь вы епископ и не можете быть полностью открыты. Я понимаю это, но я всегда думал, что вы понимаете, как много значит для меня ваша дружба. Иногда мне кажется, что это вы умерли, а не Камбер.
Едва не вскрикнув, Камбер напрягся. Понял ли Джебедия, что сказал? Это заявление - простая оговорка? Скорее всего Джебедия волнует, что его место занял Йорам, а не Камбер, почивший год назад, по крайней мере, пока. Джебедия не знал правды или даже не подозревал о ней. Он слишком прямодушен, чтобы изображать притворную невинность.
А вот их отношения могут натолкнуть на опасные мысли. Джебедия проницателен и умеет внимательно наблюдать, со временем может и догадаться... По крайней мере, в этой безнадежной тоске его никак нельзя оставить, нужно заручиться поддержкой или хотя бы успокоить Джебедия.
Иначе этот бравый вояка может попросту не выпустить его отсюда. Он не уйдет без удовлетворительных объяснений. Если дело дойдет до чисто физического противостояния, Камберу вряд ли удастся совладать с ним. Когда-то Алистер и Джебедия соперничали в ловкости и мастерстве;
но Камбер никогда не обладал воинским искусством Алистера и, уж конечно, не улучшил свою форму в последние несколько месяцев.
Даже деринийское противостояние не сулило верной победы, хотя в этом случае Камбер получал определенные преимущества. Джебедия не может ожидать агрессии в свое сознание. Алистер всегда пользовался своими деринийскими способностями с неохотой, если речь шла не об ученых изысканиях, а вот Камбер был мастером в этом деле.
Но Джебедия хорошо знакомо прикосновение Алистера. Взаимное влечение этих двоих отчасти объяснялось схожестью сознания, его строения, возможностей и интуиции, о таких тонкостях солдатской души мало кто догадывался.
Да, вторжение в мозг было, без сомнения, лучшим шагом, но тогда придется удерживать инициативу. Натиск должен быть таким, чтобы защиты пали, прежде чем Джебедия поймет, что поединок начался, и успеет разгадать в нем не Алистера, а другого. В случае успеха Камбер обратит Джебедия в надежного союзника, или придется пленить его разум... А может, и того хуже. Об этом Камбер старался не думать.