Видимо, она заметила это, потому что сказала:
— Михал… Боже мой, Михал! — и вздохнула. — Да разве ты заслуживаешь чего другого? А чего бы ты хотел? — Она снова вздохнула, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
Вот тут-то Михал вскочил и сжал ее в объятиях.
Катарина, правда, сопротивлялась, но скорее лишь для виду.
Ох, это первое утоление жажды, такой сильной и так долго мучавшей! Какое это было наслаждение — обладать ею в этой сторожке, где он однажды так ждал ее!.. Да, а теперь, как поется в песне, «я свой виноградник уж не стерегла…»
Михал все еще держал стакан у рта, но не пил, а лишь вдыхал аромат вина, глядя прямо перед собой. И улыбался — нежно и немного грустно.
— Михал!
Его звала Катарина.
Михал не ответил. На лице у него было все то же нежное, мечтательное выражение.
— Михал! — снова послышался голос Катарины. — Да где же ты? Ты все еще внизу?
Он молчал. Отрезал ломтик сала и кусок хлеба, откусил от луковицы, осушил стакан. И снова налил. Катарина спустилась в погреб.
— Михал!
— Что такое? — притворился он удивленным.
— Ты что, не слышишь меня? Снова заседаешь наедине со своими бутылками и бочками? Вылезай!
— Ну, что тебе?
— Иди, помоги мне, — сказала Катарина.
Она хотела побелить свою прачечную, и Михалу надо было помочь ей вынести оттуда стиральную машину и разные другие вещи.
— Неужто я мало помогаю тебе ночью? Чего тебе еще надо? — игриво спросил Михал. — Хочешь отведать винца? — Настроение у него было отличное. Он подмигнул Катарине; веки у него слегка отяжелели, под глазами набухли мешки. — Заходи, помогу тебе тут, если хочешь.
— Да ну тебя, Михал! — притворно рассердилась Катарина, но в глазах ее сверкали искорки смеха. Ну-ка вылезай!
Он не спеша допил вино, поставил стакан на бочку и так же не спеша засучил рукава и поднялся по ступенькам.
Адам и Эда вместе с Вилемом уже давно образовали в Поречье то ядро, которое оказывало весьма существенное влияние на всю жизнь села. В свое время ядро это проросло, росток его укоренился и, впитывая в себя жизненно необходимые соки, давал все новые и новые побеги. А они, как вьюнок, вплетались во все устои жизни поречан. Правда, когда случалась непогода — то ли сильный мороз, то ли засуха, то ли град, — казалось, нежное растение это почти погибало. Но нет, ядро сохранялось, вновь обнаруживая свою поразительную, неискоренимую жизнестойкость. Правда, удивляться этой воле и способности воскресать из мертвых мог бы только человек совершенно неискушенный, не знакомый с жизнью и духом эпохи.
Ведь Вилем, Адам и Эда просто шли в ногу с жизнью, которой помогли родиться в Поречье. И это было вполне естественно — они ее оплодотворили и в то же время вынашивали в себе ее плод; они были как бы и отцом, и матерью, и повивальной бабкой новой жизни. Они же выхаживали младенца, заботились о его пропитании в добрые и недобрые времена. Потому-то они всем сердцем и привязаны к ней, защищают ее и готовы ради нее на самые тяжкие жертвы. Они оберегают ее и, возможно, даже с чрезмерной тревогой и подозрительностью следят за всеми, кто по неведению либо по злому умыслу хотел или мог бы причинить ей вред. И поскольку когда-то сами они испытали немало зла — их эксплуатировали, не признавая за ними никаких прав, те, кто давал им работу, так что от жителей Гаваи их отделял, собственно, лишь один шаг, — они, естественно, не хотели, чтобы вернулись старые времена…
Эда и Адам беззаботно сидели в канцелярии сельского национального комитета и ждали Вилема. Они уж второй день приходили сюда и ждали его. Так же, как и вчера после обеда, они уединились здесь, прихватив бутыль и кувшин молодого вина. Обе посудины поставили на подоконник, придвинули стулья и, попивая винцо, поглядывали в окно. Эта позиция обеспечивала им превосходный обзор — здесь был их наблюдательный пункт.
Перед ними лежала сельская площадь. Слева высился костел, пониже его, зажатая усадьбами, стояла школа — низкое белое здание из шлакоблоков. С противоположной стороны площадь окаймляли обнесенные заборами усадьбы. В нижней части площади, замыкая ее, стояла закусочная «У венка», охраняющая въезд в Поречье с Павловицкого шоссе. Возле нее была автобусная остановка, а немного в стороне — сельмаг.
Адам и Эда наслаждались покоем: курили, прихлебывая из кувшина молодое вино. Они все же надеялись, что Вилем появится. Ну а что в канцелярию может зайти еще кто-то по какому-нибудь делу, об этом в такую пору не могло быть и речи. И если Вилем так и не покажется, они опорожнят оба сосуда, проведут время за спокойным и приятным созерцанием послеобеденного села, потом закроют канцелярию и, спрятав ключ в сенях под камень, отправятся по домам.