Вскоре после своего прихода они заметили, что Вилем вошел во двор к председателю, и решили, что он завернул к Михалу угоститься вином нового урожая. Они хорошо знали, каково содержимое бочек в погребе председателя, им тоже не раз доводилось его отведать. Сами же они, однако, никогда не снизошли бы до того, чтобы принять приглашение Михала. Да у них и не было таких общественных обязанностей, как у Вилема, чтобы встречаться с Михалом в домашних условиях. Ну а то, что он заглянул в погреб председателя, они считали делом само собой разумеющимся и даже полезным. Лишь Вилем мог зайти к Михалу без приглашения, а тем более сегодня — там его ждала законная бутылка, ведь в той истории с капустой он спас кооперативу добрых несколько тысяч крон.
Адам и Эда, как, впрочем, и Вилем, по-своему уважали и ценили председателя за его хозяйственные способности. Кооператив процветал, члены его жили совсем не плохо. Сидя в канцелярии, они время от времени с интересом и чувством удовлетворения глядели, как бурно строится село, как на месте старых, полуразвалившихся лачуг, крытых гонтом, вырастают просторные, светлые дома. Село обновлялось, хорошело, приобретало солидный вид. Со своего наблюдательного пункта Адам и Эда часто видели, как из сельмага либо прямо из Павловиц на автобусе и тракторных прицепах люди везли кафель для ванных комнат, газовые плиты с баллонами, электрические холодильники, водопроводные трубы, черепицу, стиральные машины, ковры, светильники и прочие предметы, вдруг ставшие необходимыми. Сам Адам теперь частенько и весьма охотно, возвращаясь из Павловиц, привозил соседям всякую всячину. Вилем, Адам и Эда могли с удовлетворением смотреть на все это еще и потому, что именно благодаря им Поречье ныне росло, как молодое здоровое дерево. Они все же сумели вывести село, хотя оно и сопротивлялось, на путь расцвета.
Это убеждение усиливало и поддерживало в них здоровую и столь необходимую уверенность в себе. Они не принадлежали к тем, кого волнует лишь собственный материальный интерес, кто думает лишь о том, чтобы купить еще что-нибудь из мебели да чтобы было побольше жратвы; они не были хапугами. Их заботило другое, куда более важное. Поэтому они ревниво следили за растущим влиянием Михала, не доверяли ему и опасались его. Они искали своего рода общественный противовес этому влиянию, им нужны были Уверенность, Гарантия и Верность. Их опасения и недоверие иногда заходили так далеко, что они начинали ломать голову над тем, почему Михал в отличие от прошлых времен, когда он работал как вол лишь на самого себя, вдруг стал все силы отдавать кооперативу. Размышляли они и над тем, не становится ли хозяйственный расцвет Поречья, которому сейчас Михал отдает себя целиком, своего рода приманкой, чтобы сбить с толку и усыпить людей, следствием чего могли бы стать неожиданные и неприятные общественные перемены. Однажды после какой-то стычки с председателем Эда выразил суть своих опасений вполне откровенно и просто. Он сказал: «Мне кажется, это схоже с тем, когда вор поступает в банк кассиром и усердно служит там, прямо из кожи лезет вон, чтобы потом ему легче было ограбить банк. Может, Михал и в партию вступил тоже ради этого. Я думаю, мы не должны были его принимать».
А сейчас Адам и Эда спокойно сидели у окна и поглядывали на улицу, терпеливо дожидаясь Вилема. Вино они пили прямо из кувшина.
Адам с довольным видом курил. Кругом не происходило ничего такого, что привлекло бы их внимание. Он отодвинул бутыль немного в сторону и поудобнее уселся на стуле.
В эту минуту на противоположной стороне площади у автобусной остановки появилась пани Рачекова. Она поставила детскую коляску у кучи песка, битого кирпича и щепок. Лучи солнца заглядывали в коляску, и пани Рачекова, склонившись над нею, что-то весело говорила своей годовалой дочке Марте.
Показался возле своего нового дома с топором в руках и сам Войта Рачек. Он остановился у деревянных подмостков и принялся тщательно оглядывать дом. Рачековы, в общем, уже заканчивали наружную отделку.
— Ты думаешь, они будут сегодня работать? — спросил Адам.
— Войта, видать, будет. Пожалуй, это единственное, что ему осталось, — заметил Эда.
— А лесника не видно?
— Пока еще нет. Ну и вертихвостка же эта Рачекова! Как он только все это терпит? Почему не выгонит ее? — тоном, полным презрения, продолжал Эда.