— Я думаю — и это не только мое мнение, — что нам надо, не откладывая в долгий ящик, уладить это дело, пока не поздно, — сказал Вилем. — Чтоб не стряслось какой беды, да и чтобы не было у нас нервотрепки, которая только зря отравляет жизнь.
Марко снова глянул в окно. По проулку носились мальчишки. Они швыряли камнями в старую кастрюлю. С ящика, набитого разным хламом, на навес прыгнул черный кот Мацек — любимец жены… И вдруг произошло нечто невероятное.
Дети и сарай исчезли, захламленный, заросший травой пустырь неузнаваемо изменился. Посреди него зеленел свежий, затканный цветами газон. Видение длилось две-три секунды. И исчезло.
Кот, выгнув спину, подкрадывался к воробью, готовясь к прыжку. По неизъяснимой причине он чем-то напомнил священнику Вилема. А воробей, который в страхе трепыхался на навесе, был он сам, Марко.
— Дело не только во мне, — произнес Марко. — Ведь речь идет об очень серьезных вещах. Это освященное место! Я должен кое с кем посоветоваться.
Он ждал, как отнесется к сказанному Вилем.
— Само собой, ясно, — заметил с достоинством Вилем. Словно он и не торопил Марко, а, напротив, проявлял полное понимание его озабоченности. — Посоветуйтесь, а потом мы опять потолкуем.
Вилем поднялся и вышел. Пройдя по проулку к костелу, он зашагал по площади. Марко, стоя у окна, долго провожал его угрюмым взглядом.
На другой день рано утром Марко уехал на автобусе в город по своим обычным делам. Он решил воспользоваться случаем и осторожно расспрашивал, выяснял, пока не убедился, что его начальству не известно ничего, — что так или иначе связано с планом Вилема. Правда, это еще ничего не значило. У Вилема могли быть более свежие сведения или какие-то специальные распоряжения. Тем не менее Марко несколько успокоился. И решил не спешить, прежде чем окончательно не узнает, где собака зарыта. Он вступит в осторожную борьбу с Вилемом. И будет выжидать, зная, что в любой момент сможет отступить и прекратить схватку.
Возвратившись в село после полудня, он встретил Вилема неподалеку от «Венка». Казалось, тот дожидался прихода автобуса.
Губы Марко тронула улыбка. Они поздоровались.
Вилем остановился, а Марко продолжал свой путь. Тяжелой походкой, вразвалку он направился к своему дому. За ним тянулась строчка следов — дорогу развезло, утром выпал снег, растаявший за день.
Вилем задумчиво глядел вслед священнику.
В тот же день под вечер Адам, как обычно, вез из леса буковые бревна. Было уже поздно, и груженный бревнами прицеп должен был на ночь остаться на площади — рано утром Адам собирался отвезти их на лесопилку. Но когда он затормозил неподалеку от креста, трактор пошел юзом. Адам не сумел его удержать, прицеп задел за постамент и разворотил угол. Сам крест, хотя и его тоже стукнуло бревном, лишь слегка погнулся.
В последний момент Адаму все же удалось совладать с трактором. Выключив мотор, он выскочил и громко выругался.
Эда по чистой случайности находился возле закусочной и вместе с Людвиком Купецом оказался свидетелем происшествия.
Оба были вне себя от негодования. Когда на площади показался Касицкий, возвращавшийся с хозяйственного двора, Эда возбужденно воскликнул:
— Счастье еще, что такое случилось именно с Адамом, который умеет обращаться с машиной как никто другой. Потому и не произошло ничего страшного.
С облегчением, да и чтобы не сглазить, Эда сплюнул и обратился к Касицкому:
— С этой развалиной посреди площади уже давно надо было что-то сделать. Хотел бы я знать, кто возместит убыток, если Адам или кто другой разобьет здесь трактор! — Он поглядел Касицкому прямо в глаза. — Тут как в мышеловке. Авария ведь может случиться и с автобусом, который возит школьников, что учатся в Павловицах.
Людвик Купец с серьезным видом поддакнул. Он принадлежал к числу старых соратников Вилема, а сын его был трактористом.
— Пойдем, Адам, пропустим по стаканчику для успокоения, — предложил Эда.
Адам сначала согласился, но тут же отказался:
— Нет, будь оно все проклято, не могу! Сперва осмотрю машину. Приду попозже — смыть испуг, конечно, надо.
Вокруг тем временем собралась толпа зевак.
Вечером происшествие обсуждалось в «Венке». В изустной передаче случай стал выглядеть более драматичным: говорилось уже о смертельной опасности — Адам якобы избежал ее лишь чудом. Бревна, мол, которыми был нагружен прицеп, в результате удара могли сорваться и смять, раздавить трактор. Особенно возбуждающе, вызывая негодование, действовала на воображение присутствующих мысль о том, что подобное может случиться и с автобусом, который возит детей. Росло убеждение, что никто не имеет права так рисковать здоровьем и жизнью людей. Большая часть собравшихся сознавала свой долг — сделать все для того, чтобы возможность подобных случаев была исключена. В тот же вечер в «Венке» — а затем и во всем Поречье — родилась твердая решимость что-то предпринять. И разве могло кого-нибудь удивить то обстоятельство, что, когда возмущенные посетители закусочной стали расходиться по домам, и их внимание вновь привлек к себе прицеп Адама, одиноко стоявший на месте аварии как наглядное предостережение, то вокруг креста на снегу они оставили гораздо больше следов, нежели обычно. В других случаях там останавливались лишь случайно, испытывая потребность облегчиться, а в этот вечер таким способом было выражено всеобщее неудовольствие!