— Приезжал пан доктор из прокуратуры, — поторопился ответить Адам, — Разговаривал с Рудой Долларом.
— Они все еще не хотят его пустить?
— Само собой. А вы бы пустили его, председатель?
Адам насторожился.
— Почему бы и нет? — ответил Михал просто. — Пускай себе едет за своими деньгами да и белый свет хоть немного посмотрит. Я бы с удовольствием отправился на такую экскурсию.
Наступило гнетущее молчание. На лице Адама отразилось удивление, даже возмущение. Его разум отказывался постичь рассуждения председателя. Строгое лицо Вилема застыло.
— За каким чертом ему туда ехать! Ведь он… Ведь он же палец о палец не ударил, чтобы заработать эти деньги, — негодующе возразил Адам. — Ему никогда и не снилось, что он их получит. Нет, я не завидую ему, но пусть бы он… — Адам задохнулся.
— Это его деньги, — спокойно разъяснил Михал. — Достаточно подсчитать, чего лишил семью старый Михалик. Ведь он ни разу даже гроша не послал детям. Думаю, что по сравнению с этим все его доллары — сущий пустяк. Насколько я помню, когда он уехал, Мария была еще в пеленках, Карелу исполнилось четыре года, а Руде — семь. Если бы отец содержал их, скажем, только до шестнадцати лет, то это будет — подождите — около тридцати семи лет. Не так ли? — Он с минуту считал в уме, шевеля губами. Потом глаза его округлились от удивления. — Получается около десяти долларов в месяц!
— Каких десять долларов? — спросил Адам.
— Ну, если бы он посылал десять долларов в месяц на каждого ребенка. А на любого другого ребенка у нас в Поречье даже тогда приходилось куда больше. Я уж не говорю о том, чего не купишь ни за какие деньги. Руда долго должен был содержать мать, — продолжал Михал. — Нет, Адам, я бы никогда не променял на эти доллары то, чего он был лишен. И если говорить начистоту, все это наследство — лишь незначительная мзда за то, чего Руда уже никогда не получит. Бог с ним, пускай себе едет за этими долларами.
Адам был в полнейшей растерянности. То, что говорил председатель, было слишком неожиданным, казалось ему непостижимым. Обо всем этом он до сих пор никогда не задумывался — такое просто не приходило ему в голову. В сущности, он был добрый человек, но ему трудно было согласиться — неужто председатель прав? Ему так не хотелось этого.
Он взглянул на Вилема — искал у него поддержки. Лицо у того после слов Михала стало еще строже.
— Да ведь никто не отнимает у него эти деньги, — возмутился Вилем. — Но пусть расходует их тут. Государство само все за него сделает, и Руда получит денежки готовенькими. Сэкономит на дороге, а у нашего государства будет больше твердой валюты, которая ему очень нужна. Ведь наша республика устроила для Руды такую жизнь в кооперативе, какая и не снилась старому Михалику, когда он уезжал отсюда из-за того, что не мог найти работы… А теперь, черт побери, каждый только и глядит, как бы урвать кусок пожирнее.
— Это верно, — сказал Адам с облегчением. — А что, если вдруг Руда останется там с этими деньгами?
— Ну что ты! У него же семья. Жена и две девочки.
— Подумаешь! У отца его тоже была семья, когда он уехал отсюда, — возразил Адам. — И в кармане у него не было ни гроша, А Руду там ждут двенадцать машин. Ну почему, скажи-ка, председатель, он так рвется туда?
Михал пожал плечами.
— Может, на него вдруг нашла блажь и он решил, раз уж такой случай ему выпал, попутешествовать. Или же у него в самом деле защемило сердце оттого, что он папашу своего почти не знал, и ему хочется теперь хоть могилу его увидеть. А может, все это переплелось…
— Нет, тут дело нечисто, — сказал Вилем. По его голосу чувствовалось, что он никогда не согласится с доводами Михала. — Бьюсь об заклад, у Руды что-то на уме…
— Я тоже так думаю, — поддержал его Адам. — На кладбище он годами не заглядывает. А там у него мать лежит, которая его вырастила.
— Насколько я знаю Руду, он наверняка вернется, — со вздохом закончил разговор Михал и отправился по своим делам.
Адам и Вилем молча проводили председателя взглядом.
— Вот видишь, — сказал немного погодя Вилем. — Михал никогда не был с нами и не будет, хоть он уже и член партии. И пусть даже кооперативные дела он ведет хорошо, а доверять ему нельзя. Чуть только возникнет какой политический вопрос — ну, скажем, как с этими долларами, — и сразу ясно, что он за птица. Мы все время должны смотреть в оба, как этот кучер правит лошадьми и куда катится воз, — чтоб дышло всегда торчало прямо вперед.
— Не люблю я эдаких людей, — заметил Адам. — Просто не выношу. Подумать только — такие деньжищи, а Руда… Нет, не понимаю я… Ведь он же знает, что мы не пустим его туда. Наверно, это его чертовски бесит!