Вилем огляделся по сторонам.
Все вокруг выжидающе, даже враждебно умолкло. Над Гаваей физически ощутимо повис в воздухе тревожный вопрос. В это время года, когда еще так далеко было до сбора урожая, множество ворот, ведущих к искушению и греху, было закрыто.
В эту минуту в конце улочки появилась Эва. Она возвращалась из Поречья по одной из утоптанных тропинок. Шла она, сияя, как солнечный луч, поглощенная своими мыслями, не обращая внимания на возню кур в сумках.
Эва шла, гордо подняв голову. Судя по всему, у нее была для этого серьезная причина: она казалась себе гораздо более значительной, чем обычно. Словно, кроме сумок, несла с собой все, что нужно для жизни и счастья.
— Эва! — окликнул ее учитель.
Она удивленно остановилась. Поглощенная собой, она даже не обратила внимания на пришельцев.
— Позови Керекеша, — сказал учитель.
Эва бросилась было выполнять приказание, но тут в разговор вмешался Вилем.
— Что это у вас готовится? — спросил он, глядя на сумки.
— У нее будет свадьба, — выпалил мальчишка, который вертелся возле них.
Альбин задохнулся.
— Эва, — прохрипел он. — Эва!
Она была его ученицей, ходила в шестой класс и этой весной должна была окончить школу.
Эва оцепенела. Сумки в ее руках вдруг отяжелели.
— Подойди ко мне! Я не дам тебе свидетельства, — сказал учитель строго, — если…
— Но мы… мы записываться еще не пойдем, — вырвалось у Эвы; она слегка заикалась.
Потом повернулась и, скользнув, как ласка, скрылась за домами.
— Эва!
Она исчезла.
— Это правда? — спросил учитель проболтавшегося мальчишку.
— Не знаю, — угрюмо ответил тот.
— Ты тоже ничего не знаешь? — спросил Альбин у другого мальчишки, который подошел к ним вместе со своими приятелями. Они не знали, о чем идет речь. Тот, к кому обратился учитель, заметил, что в сумках, которые несла Эва, что-то шевелилось; ему даже показалось, что он видел куриный клюв, и, так как он не знал, где Эва раздобыла содержимое своих сумок, на всякий случай он решил молчать.
— Ну, так что, Штепан? — снова спросил учитель.
Штепан не отвечал. Он был застигнут врасплох — словно у доски. В горле у него застрял комок. Он рассудил, что самое лучшее сейчас сделать вид, что ничего не знаешь, и стоял с растерянно-глуповатым видом, будто потерял дар речи. Если бы Альбин не знал Штепана и не слышал, как тот вопит на переменах, если он случайно появлялся в школе, то мог подумать, что Штепан нем как рыба.
— Правда, что Эва выходит замуж? — спросил учитель.
Вопрос удивил Штепана. И сразу избавил его от всех страхов и опасений. Он с облегчением вздохнул и даже улыбнулся.
— Она уже месяц живет у Червеняков, — сказал он. — Она уже живет там… у них. — Он не понимал, почему учитель спрашивает об этом.
Альбин обратился к Вилему:
— Ты слышишь?
— Да… Стоит войти сюда, как сразу же на что-нибудь наткнешься, — заметил Вилем.
— Я не дам ей свидетельства, — сказал Альбин.
Вилем небрежно махнул рукой, намекая на бессмысленность подобных действий.
— Хотел бы я знать, как ты хочешь воспрепятствовать им, если они не собираются расписываться. Ведь не будет же Густа караулить ее. Тут они рано начинают беситься.
Учитель беспомощно вздохнул.
В эту минуту из хибарки, в оконце которой висело что-то отдаленно напоминавшее занавеску, вышел заспанный, растрепанный цыган в расстегнутой рубахе, в замызганных брюках и неторопливо направился к ним.
— Слушай, Керекеш, — сразу по-деловому обратился к нему Вилем, — нам надо обмозговать два дела.
Цыган беспокойно посмотрел на них и беглым взглядом окинул площадь. Он взвешивал обстоятельства.
— Так вот… ты, наверно, знаешь, скоро будут выборы, — продолжал Вилем. — И мы хотели бы…