— Михал очень любит ездить в командировки, — повторила она и снова улыбнулась. — Я уж давно говорю, что он завел себе какую-то крашеную девицу.
Она произнесла это с деланной легкостью, но в то же время, казалось, проверяла Адама. Ее глаза были полны напряженного ожидания.
Адам насторожился. Ведь он и сам был уже двенадцать лет женат.
— Все вы одним миром мазаны, — продолжала Катарина. — Чуть что, бежите за новой юбкой. Ни одному мужику верить нельзя.
— Ваша правда. Я тоже так думаю… — широко улыбаясь, согласился Адам.
В эту минуту вошел Михал с бутылками. Поставил их на стол, огляделся. И тотчас почуял неладное.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего, — отрезала Катарина.
— Ну, я пошел, — поспешно сказал Адам. — Эти бутылки я сразу отвезу товарищу учителю.
В дверях он остановился и пожелал председателю счастливого пути.
Но и после ухода Адама тягостная напряженность, которую он невольно вызвал, осталась.
— Что случилось? — переспросил Михал.
— Не прикидывайся простачком! — взорвалась Катарина.
— Ты же знаешь, для чего я должен ехать, — попытался урезонить ее Михал.
— Ишь, невинный младенец! Да, знаю. И хорошо знаю, какой ты бываешь настырный, когда тебе что-нибудь от меня нужно. Прекрасно помню, как ты расставлял мне силки. Но теперь я сыта по горло — меня мутит от твоих похождений!
И Михал был сыт по горло такими сценами. Они и сами не заметили, как наговорили друг другу уйму резкостей. Ни одна их стычка не носила еще столь острого характера. Михал просто не мог взять в толк, чем все это вызвано.
Между ними нередко возникали размолвки, но Михал наперед знал, как отнесется Катарина к чему-то и каким будет ее настроение. Иногда он тоже сердился, но в большинстве случаев терпеливо сносил ее наскоки. Он понимал, что время от времени Катарина должна высказаться, иначе она задохнется. Порою, когда слушать ее упреки становилось невмоготу (а ей, слава богу, всего было отпущено с лихвой: она могла сделать жизнь человека и счастливой и порядком отравить ее), когда ему не хотелось вступать с нею в бесплодные пререкания, он исчезал из дому. И впоследствии понял, что такой способ решения споров был и действенней, и значительно приятней. Он просто подымался и уходил. Если ссора вспыхивала днем, Михал ненадолго спускался в погреб, а потом отправлялся прямо на работу. Вечером домой не возвращался, а шел в сторожку на своем винограднике. Там он рылся в земле, делал прививки или осматривал завязи, прикидывая, какой может быть урожай, вдыхал запахи плодовых деревьев, растущих между рядками лоз. Он впитывал этот пряный, полный силы и спокойствия мир, божий мир; воспринимал его всеми чувствами — обонянием, осязанием, зрением… Разложив небольшой костер, он обжаривал сало или варил в котелке суп из цветной капусты с колбасой (помидоры, перец, лук — все необходимое росло здесь же). В подполе сторожки всегда стояла оплетенная бутыль с вином. Михал сидел у костра долго, до поздней ночи, потягивал вино и смотрел на звезды. О жене он забывал. Здесь ему было как у Христа за пазухой. Утром он просыпался чуть свет, снова копался в земле, потом, успокоившийся, умиротворенный, шел домой завтракать.
Когда он впервые вот так ушел из дому, Катарина кинулась его искать и нашла в сторожке только поздно вечером. Михал сидел на пороге, держа в руке стакан. Он смотрел, как всходит месяц, и прислушивался к доносившемуся издалека лаю собак.
— Михал, ты здесь! — сказала она с облегчением, но и настороженно: она не знала, чего от него ждать.
Он молчал. Тогда она набралась смелости и подошла ближе. Присела. Михал допил вино, снова наполнил стакан из стоявшей у его ног бутылки и молча протянул его Катарине. Она отпила немного и вернула стакан. Михал выпил до дна. Примирение прошло без единого слова. Они будто выкурили трубку мира.
У Катарины, казалось, камень с души свалился. Сейчас она была сама доброта и душевность.
— Здесь все осталось как прежде, правда, Михал? — прерывисто дыша, сказала она и многозначительно вздохнула.
Она распустила волосы, тряхнула головой. Михал молча обнял ее.
С той поры Катарина знала, где искать его в таких случаях. Но Михалу не очень нравились ее посещения. Его душевное равновесие восстанавливалось постепенно, ему нужно было время. Михал возвращался домой, когда чувствовал в этом потребность, когда был уверен, что злость уже прошла. Однажды по какой-то причине — какой именно, он уже давно забыл — он прожил в своем скиту целую неделю.