— Должен сказать, что мало кто умеет готовить так искусно, как наш Альбин. Нет и не может быть ничего лучше, чем карпик, начиненный грибками и поджаренный на сливочном масле. Но я не имею ничего против, если рыба приготовлена с чесноком или, скажем, запечена в пергаментной бумаге. Тогда в нее кладется несколько ломтиков сала, немного луку, перца, лаврового листа или тмина. Когда вы потом разворачиваете пергамент, оттуда на вас пахнет таким ароматом! Весь запах рыбы, весь ее сок остаются! Ничто не улетучивается. Из пергамента вытекают ручейки жирного густого соуса, где, наподобие лодочек, плавает тмин. — Эда рассказывал смакуя, как истинный гурман. — Должен признаться, что мне очень нравилось, когда моя мама, после того как испечет хлеб, сушила в печке рыбу, нашпиговав ее стебельками укропа. По сей день помню, какой чудесный запах был у той рыбы. Только все это — ничто по сравнению с тем, как готовил рыбу старик Бартович. Помнишь, мы ходили к нему, когда он нас звал? — обратился Эда к Вилему.
— Еще бы не помнить, — ответил Вилем, поднося ко рту стакан.
— Ведь каждая рыба требует своего, — продолжал Эда. — А этого часто и не знают. Многие воображают, что умеют стряпать, а жарят рыбу на том, что под руку попадает. Бартович говорил, что это самая большая ошибка. Даже преступление! Одну рыбу, говорил он, надо жарить на сале, другую — на сливочном масле, для третьей, скажем, нужно подсолнечное масло. У него в запасе всегда было даже гусиное сало для определенного сорта рыбы. До чего ж вкусные готовил он котлеты: он смешивал филе разных рыб, потому что у каждой свой вкус, смешивал по-своему и никогда не уминал. Поэтому котлета получается пышной и хрустящей. Она просто таяла во рту. Такого блюда, наверное, теперь уже никому не отведать.
— Точно. Ни одна женщина никогда так не приготовит, — согласился Вилем.
— Бартович был строг даже в мелочах. Без конца ко всему придирался.
— Это я знаю, — сказал Вилем. — Однажды мы с ним пекли картошку. Я зарыл в золу, а Бартович рассердился и говорит: «Вилем, ты что, решил ее сварить?» Вытащил картошку из золы и положил сверху. И только когда от нее перестал идти пар, когда ушла вся вода, он снова зарыл ее в золу. Он со мной тогда даже разговаривать перестал. Наверное, считал, что я совершил преступление.
— А с чем вы ели картошку? — спросил Эда.
— С гусиным салом и чесноком. Это вкуснее всего.
— Я люблю поесть, — заметил Эда. — Люблю, когда еда вкусная и ее вдоволь. И терпеть не могу тех, кто ест только потому, что надо есть.
Вилем собирался что-то возразить, но тут заговорил гость:
— Мне хотелось бы записать для жены кое-что из ваших рецептов.
— Не стоит, — заметил Эда. — Раз вы будете нашим депутатом, приезжайте к нам почаще.
— И то правда, — согласился гость. — Но все же я хотел бы знать, на чем жарить линей. Мы с женой их очень любим.
— На гусином сале, — сказал Альбин.
— Вот до этого я бы никогда не додумался, — признался депутат.
Он вытянул ноги и с довольной улыбкой отпил прямо из бутылки.
Вид и запах жарящегося барашка и гурманские разглагольствования Эды раздразнили у всех аппетит. Разговор о еде не умолкал. Каждый предлагал и расхваливал то, что любил сам. Они жевали сочное куриное филе, впивались зубами в гусиные ляжки, обсасывали свиные ребрышки, поджаренные с можжевеловыми ягодами. Едва съедали одно, сразу же наваливались на другое. Все в меру посолено, поперчено, поджарено, все сочно, хрустит и аппетитно пахнет. Все услаждает. И сколько угощения ни готовил бы гостеприимный хозяин, кладовая оставалась полной.
Они вдыхали запах поджаривающегося барашка, то и дело наливали из бутылок и без конца чокались. Взаимопонимание и дружеские чувства росли и крепли с каждой минутой.
— А еще очень вкусно, если смолоть и смешать мясо косули и свинину, завернуть в капустный лист и тушить в сметанной подливке, — заметил Альбин, сидевший у костра.
— А копченостей ты не добавляешь? — спросил Эда.
— Немножко сала. Тогда подливка приобретает особый вкус, — разъяснил Альбин.
На короткое время наступила тишина. Ее неожиданно нарушил Вилем.
— Капустный лист… — сокрушенно произнес он. — Черт возьми, как только вспомню, что капусты могло бы быть у каждого вдоволь, что горы капусты гниют на полях и никому до этого нет дела, такая злость берет!..
Он умолк. Все переглянулись и, казалось, чего-то ждали.