А прошлой весной был такой случай: желая помочь ближнему, попавшему в беду, Михал одолжил кооперативу в Горной Рыбнице два трактора. У поречан у самих работы было по горло, они не знали, за что в первую очередь хвататься, но у соседей дела обстояли совсем худо: возникла угроза, что они вообще не справятся с севом. Михал помог им безвозмездно. Сделал вид, будто забыл выписать счет, А потом получилось так, что во время жатвы поречанам до зарезу понадобился сноповязальный шпагат, и они одолжили его у горнорыбницев. Вскоре после этого правление пореченского кооператива получило счет. Михала это взбесило. Он сел и самолично подсчитал все, что причиталось с соседей за тракторы. Кроме того, добавил еще стоимость двух бутылок вина, которые те выпили, когда пришли клянчить помощь. По счету Михала, конечно, никто не уплатил, зато напоминания о своем счете соседи тоже не послали пореченцам.
Этот случай лишний раз подтвердил то, в чем Михал давно был убежден: на свете не так много людей, способных делать то, что они делать не обязаны. Излишнюю щедрость и благотворительность он почитал вредными, потому что они лишь омертвляют силы и возможности человека, ослабляют стремление показать, на что он способен. Мало того, они превращают его в тунеядца и эксплуататора, и, таким образом, первоначально добрый замысел приводит к совершенно противоположному результату. Михал придерживался убеждения, что помогать надо опытом и советами, а финансовыми ссудами да подачками — только в самых крайних случаях. Самое лучшее и действенное средство, по его мнению, — предоставить лодырям возможность поголодать. Короче говоря, Михал был убежден, что самую большую помощь людям человек оказывает тогда, когда заставляет их выявить все заложенные в них силы и способности — и это относится не только к труду, но, скажем, и к любви, и к жизни вообще.
Многие удивлялись, почему Михала, который пользуется таким уважением и, доброй славой, до сих пор не избрали депутатом или почему, например, он не работает в каком-нибудь сельскохозяйственном учреждении в Павловицах. Кое-кому уже стало известно, что идея консервного завода родилась в Поречье. Вилем, конечно, постарался надлежащим образом подать ее в Павловицах, но всем, кто хоть немного знал поречан, было ясно, что истинным инициатором строительства консервного завода мог быть только Михал…
Да, это были трудные дни, до предела выматывавшие силы. Если бы такой темп продолжался месяца два, то и Михала бы скрутило. Катарина, хоть она и была привычна к работе в поле, валилась с ног. Но каждый вечер, дожидаясь мужа, она допоздна стояла у калитки, выглядывая, не идет ли он. Потом возвращалась на кухню, где уже был приготовлен ужин, и, усевшись на стул, дремала. Когда Михал, уставший до изнеможения, возвращался домой, он иной раз даже отказывался от еды и засыпал, едва голова его касалась подушки.
Частые отлучки Михала Катарина переносила мужественно и радовалась, когда слышала от соседей, что Михала хвалили в Мочаранах или в Горной Рыбнице. Но тем сильнее грыз ее червь однажды пробудившегося подозрения. Прежде они давно уже помирились бы, а сейчас столько времени прошло после той злосчастной командировки, а между нею и Михалом все еще будто черная кошка пробежала. Теперь, когда Михал мало бывал дома, у Катарины было больше времени на размышления, А поскольку неуверенность, как известно, порождает самые неожиданные вопросы и тотчас находит на них ответ, то подозрения Катарины разрастались, как плесень. Она с трудом подавляла их.
После полудня Михал устало брел домой обедать. На площади он заметил непривычное оживление, хотя в эту пору большинство взрослого населения Поречья обычно снова спешило в поле. Люди стояли на крылечках, у заборов, собирались группами. Недалеко от «Венка», покашливая, урчал трактор Адама, на прицепе было полно женщин с корзинками, сумками, мотыгами. Все смотрели на шоссе.
Михал огляделся. На обочине шоссе стояло такси, окруженное толпой зевак.
Руда! Михал и позабыл, что сегодня уезжает Руда Доллар.
Недавний приезд сотрудника прокуратуры, так напугавший Руду, явно был последней попыткой заставить его отказаться от поездки «на могилу отца». Но так как Руда выдержал психологический нажим, то вскоре он получил разрешение и все необходимые бумаги для поездки за океан. Михал должен был бы испытывать удовлетворение: его предсказание сбылось. Но он так устал, так был измотан, что ему это даже в голову не пришло.