— Понимаю.
— Ну, начнем?
Кужела обвел глазами пустой зал. Как ему хотелось, чтобы сейчас сюда зашел хоть какой-нибудь сопляк выпить стакан газированной воды. Но никто не приходил. Он даже выглянул в окно. На площади не было ни души. До прихода автобуса оставался еще час.
— Ладно, — ответил Кужела.
Он медленно и неохотно поднялся, давая понять, что решился на это только из дружеских чувств к Михалу и добрых побуждений, раз дома у него какие-то нелады.
Долго рылся он в выдвижном ящике под стойкой в поисках почтовой бумаги. Нарочито медленно отыскивал среди бланков заказов, счетов и чеков авторучку — он вечно возился, когда нужно было подсчитывать выручку, чтобы сдать ее, предварительно вычтя, конечно, чаевые. И при этом все поглядывал на председателя.
Дома Михал держался с видом оскорбленного достоинства. Жены подчеркнуто не замечал. Однако уловил в ее поведении некоторую перемену. Появились первые несомненные доказательства, хотя поначалу и холодной, но явной нормализации семейных отношений.
Его, как всегда, ждала еда; в доме царили порядок и чистота, о чем Катарина постоянно проявляла, можно сказать, даже чрезмерную заботу. Она давала Михалу понять, что не забывает о своих обязанностях. На третий день кончилась супружеская изоляция. Катарина вновь появилась в спальне и смущенно заявила, что в той комнате ей плохо спится и потому на следующий день тяжело работать. С собой она все же принесла грусть и укоризну. И спала, прижавшись к самой стенке.
Наутро Катарина нарушила молчание, спросив, не зарезать ли курицу. Когда Михал кивнул в ответ, она сообщила ему, что у Касицких собака разорвала трех гусят. Михал не ответил. Он читал газету. Через минуту Катарина заговорила о винограднике и вызвалась пойти туда окучивать в субботу после обеда. Михал, не отрывая глаз от газеты, холодно сказал:
— Я тоже собирался туда заглянуть.
Сквозь черную пелену печали у Катарины стало проглядывать новое, пока еще скрываемое волнение. Она была преисполнена удивления — смутного, какого-то беспомощного. Ходила вокруг Михала непривычно тихая и словно бы в чем-то неуверенная.
Михал ждал разговора и знал, что он обязательно последует.
Во время обеда на столе появилась вазочка с веткой боярышника. Катарина сорвала ее на меже, возвращаясь с поля. Михал ел молча.
— Хочешь еще? — спросила она.
— Нет.
— Может, хочешь чашечку кофе? Я сварю, Михал.
— Пожалуй.
Катарина встала.
— Сегодня вечером тебя опять не будет?
Михал кивнул. Он знал, что Катарину распирает тайна, — она уже не может оставаться с нею наедине, ей хочется поделиться, но продолжал спокойно есть.
Катарина вздохнула. Стоя у плиты, она взглянула на Михала и зарделась. Затаила дыхание.
— Я тоже могла бы, если бы… — Она многозначительно замолчала, не спуская с Михала глаз.
— Что ты могла бы? — спросил он, продолжая жевать и не поднимая глаз от тарелки.
— Михал…
Она подошла к нему. Он удивленно поднял глаза.
— Михал! Я… должна тебе кое-что сказать. Знаешь, Михал… — Она вздохнула и покраснела от волнения. — Посмотри, что я получила.
Она достала из выреза кофточки и протянула Михалу сложенный листок бумаги.
— Опять? — проворчал он раздраженно. — Оставь меня в покое!
— Ты только взгляни, Михал, — попросила она.
— Ну, покажи.
Он протянул руку. Катарина заботливо развернула перед ним письмо.
С минуту он пристально вглядывался в него:
«Катарина, Вы уже давно мне нравитесь, а Михал теперь часто в отъезде. Я с удовольствием зашел бы к Вам, но не знаю, что Вы скажете. Наверное, Вы уже заметили, кто на Вас посматривает. Дайте мне знать».
— Что за чертовщина! — вспыхнул Михал. — Кто это написал?
— Вот видишь! — сказала Катарина с интонацией, которая не осталась незамеченной Михалом.
— Кто это написал? — повторил он уже спокойно.
— Не знаю.
— Он же пишет, что ты его, наверное, заметила. Кто это?
— Михал…
— Когда ты получила письмо?
— Я нашла его как-то вечером в почтовом ящике.
— Значит, оно у тебя уже давно?
Михал задумался; пальцы его отбивали на столе дробь. Вдруг он крикнул:
— Нет, ты погляди на них! Только этого им и надо!
Катарина изумленно уставилась на него. Она не понимала, о чем идет речь.
— Им только этого и надо! — повторил Михал. — Я, кажется, разгадал их тактику. Они хотят натравить нас друг на друга, поссорить. Сперва письмо насчет меня, теперь — о тебе.
— Но Михал…
— Мне все понятно, — продолжал он раздраженно. — Одному надо, чтобы ты мне была во всем помехой. Другому не нравится, что мы дружно живем. Третий хочет свалить меня. Но я расквитаюсь со всеми… — Он спрятал письмо. — Им не удастся поймать нас на эту наживку.