— Шел мимо и решил заглянуть к тебе, — сказал Михал, — Как обстоит дело со списком избирателей? Все в порядке?
— Да, — хмуро подтвердил Вилем, все еще сам не свой. — С этим все в порядке.
— Гм… Но меня, Вилем, беспокоит еще один вопрос. Как ты думаешь, в Гавае угомонились? Не учинят там никаких безобразий? — Михал поглядел на заросшее, диковатое лицо Вилема. — Было бы хорошо, чтобы председателем остался Касицкий, вообще, чтобы все осталось по-старому. Из списка кандидатов никого не следовало бы вычеркивать. По-моему, список такой, как надо!
Вилем внимательно слушал Михала. Временами у него от волнения перехватывало дыхание. «Что у Михала на уме? Ведь он прекрасно знает, что гавайские избиратели не решат исхода выборов, если их не поддержат в Поречье. Так что же он?..»
— Нам надо сделать все, чтобы в бюллетенях вообще никого не вычеркивали, — продолжал Михал. — Это необходимо в интересах всего села.
Он хорошо знал, чего добивается.
А до Вилема так и не доходило: ведь Михал мог бы теперь раздавить его, почему же он этого не делает?
У него еще не было уверенности, правильно ли он понял председателя. Он бросил на Михала испытующий взгляд — хотелось по выражению его лица узнать, не ошибся ли он, но никакого недоброжелательства не заметил. И тогда, несмотря на тревогу, в душе Вилема затеплилась неясная надежда.
— Что касается Керекеша, то это была превосходная идея, — сказал Михал. — Мы будем иметь на них больше влияния, если выберем их представителя в национальный комитет.
У Вилема отлегло от сердца, хотя настороженность не покидала его.
— Как раз это я и имел в виду. Ведь нам то и дело приходится там что-то улаживать, утрясать, — осторожно заметил он, желая подчеркнуть и свое участие в делах кооператива. — Как вот теперь, с выборами.
— Так они не будут вычеркивать? — спросил Михал.
Вилем на секунду замер. Он понял, что председатель протягивает ему руку помощи, и ухватился за нее, не дурак же он!
— Я слышал кое-что, — сказал Вилем. — Но я бы… Пожалуй, мы с Альбином сможем уладить… С ними легче договориться тому, кто не состоит в кооперативе, — многозначительно сказал он. — Порою случаются такие дела, которые никогда не предусмотришь, будь ты хоть семи пядей во лбу, а они обрушиваются на тебя как гром среди ясного неба. — Слова его звучали искренне и убедительно. — Взять хоть Беду Сайлера. Какой поклеп на него возвели, а он-то ничего похожего и в мыслях не держал.
— Знаю, — согласился Михал.
Он вынул из пачки сигарету и закурил. Вилем с волнением следил за ним.
— Понимаешь, с выборами нам надо внести ясность, — продолжал Михал. — Ведь если люди будут думать, что Беду Сайлера по-прежнему прочат в председатели, его вообще не выберут.
Относительно избрания в комитет самого Вилема Михал даже не обмолвился, но тот и сам прекрасно сознавал, что печальный прогноз относится также и к нему и что он более чем реален.
— Самое лучшее для всех нас — договориться и заявить, что председателем останется Касицкий. Это успокоит людей. Как ты думаешь?
Вилем слушал его, задумчиво покусывая губы. Он знал, что они проиграли и любое сопротивление без помощи извне было бы совершенно бессмысленным. А тут ему неожиданно дается возможность уйти от полного поражения. Он проглотил эту горькую пилюлю. Что ж, надо было смириться.
— Я… — начал неуверенно Вилем, — я точно так же думаю. Это было бы политически правильное решение, — сказал он, и ему сразу стало как-то легче.
Он вдруг поднялся и достал из шкафа бутылку, которую незадолго перед тем убрал с глаз долой. Откупорил ее и разлил пиво в стаканы. Потом выглянул в окно и озадаченно воскликнул:
— Что это там столько людей?
— Наверное, пришел автобус.
— Нет, похоже у «Венка» какая-то потасовка.
События последних дней привели Эду в небывало тягостное состояние духа. У него тоже было мучительное ощущение, что они в западне, что надвигается самая настоящая катастрофа. Двое суток подряд не выходил он из коровника и вот теперь — уже далеко за полдень — шел домой. По дороге заглянул в «Венок» и выпил на голодный желудок три большие стопки рома. Опрокинул их одну за другой прямо у стойки. И вконец расстроился. Он был убежден, что кто-то нарочно подсыпал в корм мочевину, иначе объяснить происшедшее он не мог. Всю свою жизнь, с самого раннего детства, занимался он одним делом — выхаживал коров, и ничего подобного у него никогда не случалось. Он был готов подозревать каждого и даже тут искал связь с предвыборной борьбой.