Вилем оцепенел. Что за чертовщина! Что же теперь будет?
Он смотрел остановившимся взглядом прямо перед собой и не мог собраться с мыслями. Вначале ему показалось, что он ослышался. Может, Смуда шутит? Нет, он не шутил… Павловицы поднимутся… Район поднимется… Да, но ведь консервный завод уже включен в план! Нет, Вилем отказывался понимать. «Что же делать? — лихорадочно думал он. — Ведь обо всем уже рассказали людям, разъяснили, что консервный завод — наша насущная потребность. И это правда. Районное руководство само все подсчитало. На всех предвыборных собраниях об этом говорилось. И вот — на тебе! Что же теперь делать?» Он чувствовал себя обманутым и с горечью сознавал, что снова сел в лужу, как в случае с Рудой Долларом. «Вот дьявольщина! Мы опять оказались в дурацком положении. Что теперь скажут в Поречье?»
Наконец Вилем взял себя в руки. Все продумал и решил, что пока не следует сообщать своим эту новость, чтобы не испортить им настроение. Иначе сорвется и то маленькое торжество, которому все так радовались. Он твердо решил держать язык за зубами.
Вилем вернулся в зал. Лицо у него было расстроенное.
— Что случилось? — спросил Касицкий.
— Желудок побаливает… — с неопределенной, несколько смущенной улыбкой ответил Вилем и перевел разговор на другое.
По дороге к автобусной станции Вилем зашел к знакомому мяснику. Еще в понедельник он заказал два килограмма молодой говядины и столько же свиной грудинки. Если их смешать, получится, как считал Вилем, самый лучший, сочный гуляш. А уж Эда готовит гуляш отменно! Все остальное, что необходимо для хорошего настроения, а также для утоления голода и жажды, имелось в собственном хозяйстве и не требовало особых хлопот.
Дневным автобусом Вилем и Касицкий вернулись в Поречье.
Это был самый чудесный уголок на берегу Души; из Поречья до него можно было добраться за каких-нибудь полчаса. Тут — неподалеку от впадения речки в Черную воду — течение перекрывали массивные шлюзовые створы. Пока поречане не построили этой плотины, Черная вода во время бурного весеннего таяния или сильных дождей вытесняла воды Души и заставляла ее течь вспять. Тогда Душа широко разливалась, затопляя окрестные поля, образовывала омуты и заливчики. Теперь среди зарослей ивняка и ольшаника извивалась глубокая затока, наполнявшаяся водой, когда створы плотины закрывались.
Рыбы здесь было великое множество. В омутах, заросших тростником, на заре и по вечерам, высунув из воды головы, плескались карпы. У берегов, укрывшись в корягах и тине, большие темные щуки подстерегали свою добычу — подлещиков, линей, карасей, плотву. Ночью выплывали на охоту угри. В зеленоватой воде затоки временами мелькал серебристый судак, а то вдруг водную гладь разрезал черный плавник сома. На дне прогретой солнцем речки обитали тритоны, раки, лягушки, личинки стрекоз, головастики, уйма всяких насекомых, всевозможные моллюски и черви. В норе под корягой жила ондатра. На высоком, заросшем кустарником берегу устраивали себе убежища дикие кролики и ежи. С противоположного берега, защищенного дамбой, прилетали фазаны, чтобы полакомиться семенами и насекомыми. За речкой простирались поля. За ними вдали виднелись виноградники и вытянутой дугой поднимались покрытые лесом Карпаты, откуда речка брала свое начало.
Здесь, в этом зеленом царстве тишины и покоя, вскоре после полудня появились Адам и Эда. Предварительно договорившись с Михалом и Касицким, Вилем послал их сюда, чтобы они все заранее подготовили. Они выехали из села на тракторе вскоре после того, как вернулись из города Вилем и Касицкий. Можно было подумать, что они едут работать.
На изгибе дороги, недалеко от мостика плотины, они свернули к зарослям ивняка и ольшаника и там поставили трактор, надежно укрыв его от солнца и от глаз случайных прохожих. Эда в одной руке нес тяжелую корзину, прикрытую мешковиной, а в другой — ведро с бутылками. Адам тащил скатанную циновку из тростника, изрядно потрепанную и замызганную от частого употребления, а также пятилитровую бутыль.