Наступила гнетущая тишина. Слышалось только жужжание насекомых, шум воды, слабое потрескивание дров да бульканье гуляша в котле.
— Ты думаешь, он это серьезно? — нарушил молчание Касицкий. — Иди-ка ты знаешь куда с такими новостями! Консервный завод был включен в программу избирательной кампании! Понятно?
— Да, был включен, — подтвердил Вилем. — Я и не удивляюсь, что вы мне не верите.
Все взгляды устремились на Михала. У Адама, который собрался было снова наполнить стаканы и поднял бутыль, вдруг опустились руки, и он поставил бутыль на траву. Эда, склонившийся над котлом, выпрямился; с палочки, служившей ему мешалкой, капала подливка.
Михал сидел, опустив голову и тупо уставившись себе под ноги… В нем, как тогда, когда Катарина получила первое письмо, закипела ярость, и в то же время его охватила растерянность, сознание собственного бессилия.
— Нет, это невозможно, — тихо заговорил он, губы его дрожали. — Говорят-говорят одно, а получается совсем другое. Ведь это же лишено здравого смысла. Совершенно непонятно. О чем они там думают? А может, вообще не думают? Это же бессмыслица! Так… так мы потеряем все, чего достигли. Кто останавливается на полдороге, тот, считай, и не трогался с места… Как оглянусь я на путь, что мы уже прошли, вижу — сделано немало. Правда, кое-чего нам еще не хватает для полного успеха. За эти годы страна набрала силу. Но надо бы еще крепче, увереннее стать на ноги. Вдох сделан глубокий, легкие расширились, а теперь, когда страна растет, что-то препятствует ее дыханию. Разве им это непонятно? Что они, не умеют считать? Забыли, что дважды два — четыре? Каждый ребенок это знает. Это же простейшая таблица умножения. Тут какая-то ошибка. Я чувствую, хорошо чувствую это. Такие ошибки отравляют нам жизнь. Как нам теперь быть? Ума не приложу. Но что-то мы должны предпринять. Каждый разумный человек обязан это понять. Совсем разучились считать! Кто же… Кто это так? Боже, как только подумаю… Нет…
Михал никак не мог уразуметь то, что сообщил Вилем. Это казалось ему столь же диким, как если бы посреди огромной плантации клубники кто-то построил кирпичный завод, а глину возил за десятки километров.
Перед его мысленным взором пробегали товарные поезда, груженные стальными прутьями, отливками, разными штампованными изделиями, колесами, ящиками с болтами и инструментами. Он видел, как загромождают они железнодорожные станции и подъездные пути, где ждут отправки горы капусты, огурцов, помидоров, абрикосов, черешни, сливы. Видел, как вся эта масса овощей и фруктов, уложенных в ящики, вянет и покрывается плесенью. Видел, как тракторы с прицепами, доверху груженные овощами и фруктами, возвращаются из районной заготовительной конторы обратно в Поречье. Он словно чувствовал гнилостный запах вокруг полевых складов, забитых овощами. Они представлялись ему жуткими кладбищами, где погребены плоды их труда, где отъедаются гусеницы, тли, мухи, черви, слизни, полевые мыши и крысы, где во множестве плодятся дикие кролики и зайцы. Он видел, как через неделю после того, как одна-единственная бабочка-боярышница отложит яички, отовсюду полезут и начнут объедать листья сотни прожорливых желтых гусениц.
Михал съежился, обхватил руками колени; даже в его движениях чувствовалось, какая свинцовая тяжесть сковала все его существо. Окружающий мир, такой прекрасный и теплый, представлялся ему сейчас суровой пустыней, от которой веяло холодом. Михал был подавлен и одинок.
Вдруг, словно откуда-то издалека, до него донеслись слова Касицкого:
— Нет, этого не может быть. Ведь там же сидят люди с головой! Чего они, собственно, хотят — желал бы я знать?
Михал молчал. Он все еще не мог собраться с мыслями. Они то теснились у него в голове, то расплывались.
Но слова Касицкого задели Вилема за живое. Он задумался, как будто преодолевая какие-то сомнения, а потом сказал:
— Наверное, там на это смотрят иначе. Возможно… возможно, дело связано с обороной страны. Ведь нельзя, чтобы все заводы были сосредоточены в одном месте. Но это не нашего ума дело. И причину такого решения мы с вами никогда не узнаем. Тут, безусловно, что-то есть. Такие вещи с кондачка не делаются.