В эту пору созревания сил он женился. Первая встреча его с будущей женой произошла случайно. Он гостил у своего товарища по семинарии – в глухом селе средней России, среди лесов и болот. Однажды, возвращаясь с охоты вечером, он запутался в многочисленных лесных тропинках и, решив, что все равно – верного пути ему не найти, пошел без дороги, вдоль какого-то болота. Над лесом всходила луна. Деревья стояли серебристые, тихие, зачарованные. Он выпачкался в грязи и намочился о ветви, полные росы. В ногах чувствовалась усталость. Маленькое изящное ружьецо, подарок сестры, резало плечи. В одном месте он начал подниматься на возвышенную лесную полянку, всю окруженную белесоватыми березками, когда в стороне послышались плески и шум воды: очевидно, недалеко была мельница. Он быстро сбежал с горки и торопливо пошел по направлению к невидимой мельнице. Лес скоро поредел, и между высокими темными ольхами побежала пешеходная тропинка. Она привела к плетню какого-то сада и повилась около него – все ближе и ближе к шуму воды… Наконец, он вышел на открытое место; ольхи отошли далеко по сторонам, а посредине, по белому песку, побежала дорожка. Она переходила по мостику, через канаву, во двор – большой и неогороженный, и там терялась… По одну сторону мостика шумела низенькая черная мельница, полуприкрытая старой ветвистой вербой, по другую – по берегу канавки – тянулся ольховый молодняк… У канавы, под молодыми ольхами, он увидел огонек и людей: что-то варили на тагане и весело смеялись. Он подошел и кашлянул. Смех прекратился.
– Здравствуйте! Скажите пожалуйста, как пройти на Липяги?
– На Липяги? – голос спрашивающего мужчины, молодого, в белой офицерской форме, задрожал от смеха… – Да вы оттуда шли! И, кажется, далеко ушли уже. Верст десять…
– Запутался. Охотился, а тут стемнело. В лесу дорожек много, ну я и не попал на свою…
– А что же у охотника не видно добычи? – спросил молодой задорный женский голос из тени широкого ольхового куста.
– Оставь, Валя! – остановил его другой, такой же молодой, – из другой ольховой тени. – Куда вам идти теперь в Липяги! – обратился он уже к несчастному охотнику. – Оставайтесь у нас ночевать… Вы голодны?
– Благодарю вас… Немного – да!
– И отлично. У нас сейчас галушки будут готовы. Вы едите галушки?
– Ем.
– Прекрасно. Располагайтесь, как вам угодно.
Он остался. И потом этот тихий вечер под ольхами, у канавы с песчаными бережками всегда был в его памяти – такой благодатный и светлый… Офицер был хозяин мельницы, а две барышни – его сестры. Старшая из них – с кроткими синими глазами, высоким открытым лбом, мягкими тонами речи – стала его невестой…
То под длинными густыми тенями ольх и берез, то на недалеких песчаных горах, то на зеркальной глади мельничного пруда – на лодке – прошло время его жениховства. Здесь произошел обмен мыслей и чувств, здесь образовалось то сильное и кроткое, и святое, с которым они оба вышли потом в жизнь.
Большею частью – вечерами – они уходили в соседние песчаные горы. Пески золотились под последними солнечными лучами, среди них тихо поднимался кагальник, изумрудною зеленью сверкали можжевеловые кусты. Внизу тянулся далеко лес и невнятно шумел вершинами. И вдали – Бог знает где – на серых каменистых горах белели здания какого-то монастыря… Они входили на горы, останавливались на вершинах их и смотрели на далекий монастырь… Нина крестилась на едва заметный острыми дрожащими блестками крест монастыря и обыкновенно говорила:
– Когда я была маленькая, мы часто ездили туда… Если б ты знал, как там хорошо!
На песчаных горах – в виду далекого древнего монастыря – они обыкновенно долго говорили о своих молодых надеждах.
Свадьбу сыграли в том же лесу, на той же старой мельнице. Когда молодые приехали из церкви, был вечер. Небольшой деревянный домик горел огнями. Около мельничного колеса пылал костер из смолистых веток можжевельника, и вода, разбиваясь о колесо, расцвечивалась многоцветными звездочками. Когда молодые подъезжали к крыльцу, старый мельник, дед Севастьяныч, остановив их, посыпал их брачные одежды хмелем и сказал:
– Там барин будет еще вас осыпать, а здесь – я… Расти, родимая, себе на утеху и мужу… не забывай нашу мельницу и мельника Севастьяныча!..
Она – ласковая и сияющая – поцеловала старика. Тот пошел, утирая глаза и бормоча что-то ласковое и нежное…
Потом, через полгода, он посвятился и переехал в город. И прожил в нем два года, пока не увидел, что здесь нет нужной шири и свободы для великого и святого служения. Тогда он оставил город и его жизнь и поехал с женой в далекий бедный хутор…