А в садах уже поспевала малина и наливались вишни. В полдни стояли тут широкие прохладные тени. Под развесистыми яблонями устраивались летние столы, и утром и вечером пились долгие чаи – на прохладе, под тихий шум деревьев и аромат спеющих яблок…
Степь давно поблекла. Когда-то зеленые бугорки ее пожелтели и щетинились колючим серым ковылем. Иногда над ней бродили низкие белые облака, но дождем проливались редко и обычно уходили куда-то за гумны и там опускались на землю синими частыми полосами…
В один из июньских дней прибежал к батюшке церковный сторож:
– Должно, плантации горят. С колокольни видать, как дым дюже забирает… И галки бросает высоко…
Плантации были расположены в пяти верстах от хутора. Они принадлежали татарам, и около них стояло татарское поселение… Крестьяне не любили татар-плантаторов: не любили за веру и за то, что те всегда ловили на своих плантациях забиравшихся туда ночью хуторян…
Теперь оттуда поднимался густой дым, и порою сверкало пламя… Плантации горели…
Отец Георгий вышел на площадь и увидел, что хутор спокоен, как всегда. Никто не бежал и не ехал на огонь и дым.
Он остановил крестьянина, гнавшего в степь корову:
– Лукич! Что ж ты не идешь на пожар? Помог бы!
– Далеко, батюшка! – ответил крестьянин. – И жарко. А дорога – один песок…
– Что ты, Лукич! Ведь надо помочь! Побеги, голубчик!
Крестьянину было неловко.
– Ну вот, батюшка, корову прогоню. И пойду. Право слово, пойду!
– Да что корова, Лукич! Там надо скорее, как можно, а ты – «корова»!.. Пожалуйста! Я пойду, кликну других мужиков…
Он входил в дворы и звал. Но почти все отвечали: «Далеко… жарко… и один песок…» А с плантации доносилась гарь и высоко-высоко плавали черные клубы дыма…
Отец Георгий прибежал в церковную караулку.
– Власич! Бей в большой колокол! Скорей!..
Власич ударил. Необычный звон пошел по селу. Народ спешно начал подходить к церкви.
– Братцы! Что вы делаете? Бога побойтесь! Люди горят, а вы здесь сидите… Надо скорее туда! Представьте, если бы у вас случился пожар. Как дорог был бы всякий лишний человек. Братцы, скорей! Там и народу мало: что они сделают! И говорю вам, как пастырь: Христос не любит таких людей. И такие – не христиане!..
Через минуту крестьяне бежали к горящим плантациям. Впереди всех бежал, тяжело дыша, батюшка…
Они прибежали, когда половина татарского селенья была объята пламенем. Суетились люди – с короткими непонятными восклицаниями. Трещало пламя, обваливались доски. И было душно от копоти и дыма…
Крестьяне бросились к огню, но не знали, что делать. Произошло замешательство. Но скоро осмотрелись они, и дело наладилось. Пожар трещал, шипел и медленно угасал… Вдруг послышался резкий – будто пронзили кого-то – крик:
– Абдулки нет! В огонь он… Под лавка спит!..
Будто обухом ударил всех этот крик. Ребенок в огне! И, разбрасывая всех с дороги, отец Георгий побежал туда, где раздался страшный крик.
– Где ребенок? – задыхаясь, спросил он у катавшейся по земле женщины.
– В огонь… Там!.. В огонь… Спал…
– Вон там! – показал на пылавший дом маленький испуганный татарчонок и заплакал.
Отец Георгий сбросил верхнюю рясу и, перекрестившись, скрылся в горевшей хате. В пламени и дыму пред крестьянами пронеслась смерть. И забились часто-часто сердца. А пожар, шипя и треща, угасал…
– А ведь батюшка-то как бы не задохся! – выразил кто-то опасение.
И все почувствовали, что батюшка может задохнуться. И все заспешили и торопились, будто сами задыхались. Кто-то сказал:
– Надо туда пойти – посмотреть!
Вызвались сразу пятеро. Но только они приготовились скрыться в дыму, оттуда показался отец Георгий. У него было обожженное лицо и одежда на краях истлела. Волосы обгорели и завились барашками. В руках была куча тряпья… В них без чувств лежал маленький Абдулка.
Когда отец Георгий вышел из дыма, к нему бросилась мать ребенка, но, увидя, что ребенок лежит без движения, упала на землю… И отец Георгий тоже начал тихо опускаться и вдруг побледнел и упал навзничь…
– Воды! Воды!..
Сбрызнули обоих – батюшку и ребенка – и оба открыли глаза. Батюшка привстал, бледный и усталый, и спросил у крестьян:
– Жив ребенок?
Ему ответили, что жив. И он облегченно перекрестился. Пожар совсем кончался. Только дымок шел из раскаленных толстых бревен, а огня не было…