Когда в начале больничного коридора появилась стремительная фигура младшего Енски и нелепо прыгающая позади него фигура доктора Петерсона, Роджер Парсонс как раз работал над своим персональным учебником латыни – языка, к которому он сам питал самые нежные чувства.
– Где мой отец?!
В который раз за день Гор повторял эту фразу, уже не надеясь добиться от врачей правды.
– Ваш отец, дорогой мой мистер Енски, – Парсонс поднялся со стула, – находится в этой палате.
Гор было кинулся к дверям, но доктор крепко ухватил его за руку.
– Подождите, мой юный друг. Есть одно обстоятельство, которое препятствует вам видеть своего любимого pater familias.
– И что же это за обстоятельство? – раздраженно бросил Гор.
Его выводила из себя намеренно усложненная манера разговора, к которой был склонен почтенный медик. К тому же Енски-младшему уже поперек горла стояли рассудительные и непробиваемо спокойные люди – особенно из числа докторской братии.
– У вашего горячо уважаемого мною отца сейчас такой момент… Во время которого я бы не отважился его дополнительно perturbare. Вы можете присесть вместе со мной и подождать… К тому же я бы показал вам, как удивительно остроумно можно обыграть на латыни слова «цинга» и «цикады». Представьте себе, мой друг, эти совершенно разные по , своему написанию и смыслу слова имеют между тем семантическую общность. Да, да! Если вдуматься и провести небольшой анализ, то можно заметить, что цинга, scorbutus, и цикада, cicada, могут быть переведены в одном из языков…
Гор застонал.
– Уважаемый доктор, я вас очень прошу! Отвлекитесь от вашей латыни и скажите мне, дьявол его побери, что же случилось с моим отцом? Почему я не могу попасть к нему сейчас? Что за приступ? А то это ваше «нордическое недоразумение» мне ни пса не смогло объяснить! – И Гор мотнул головой в сторону Улафа Петерона, который, привалившись к стене, пребывал в глубокой задумчивости.
Морщинистое лицо доктора Парсонса страдальчески сморилось, от чего сделалось совсем уж похожим на печеное яблоко.
– Ох эта Juventus festinus. С вашим pater familias сейчас все в порядке. Единственное обстоятельство, которое препятствует вашему трогательному воссоединению, – это varii modi analyseos, которые в данный момент проводятся в его палате.
– Что проводится? – Гор вскипел.
– Разные способы анализа, – вдруг проснулся доктор Петерсон. – Мистер Парсонс говорил на латыни.
И пока Гор собирался с силами, чтобы ответить что-либо достойное, он поспешил добавить:
– А ваш слуга уехал в Йорк. Теперь я точно это вспомнил… А сейчас я должен вас оставить.
И ассистент доктора Парсонса неторопливо удалился.
– Где вы его нашли, Роджер? – поинтересовался Гор. – Он же отмороженный!..
– Как вы точно подметили, дорогой Гор, – согласно закивал Парсонс. – Именно отмороженный! Я нашел его зимой, в Кингстоне, он замерзал на шоссе, пытаясь запустить свой автомобиль. Видите ли, дизельный двигатель – это очень странное изобретение, которое не всегда облегчает нам жизнь. Улаф оказался неплохим доктором. Да. Саsus. Как и с вашим отцом.
– Так что с ним?
– Я разве не сказал? – Доктор Парсонс поднял брови. – Удивительно, какие странности способна совершать наша память в приближении старости. Мне казалось, что я уже сообщил вам. У вашего отца редкий случай eluvies ventris.
– Доктор, прошу вас! – Гору показалось, что он сходит с ума. – Только не латынь! Эта пакость надоела мне еще в школе!
– Напрасно, напрасно.
– Так что же…
Ответить доктор Парсонс не успел – двери палаты распахнулись, и из-за спины выходящей сестры Гор увидел лицо отца. Алекс Енски представлял собой образец несгибаемого мужества с отпечатком патетического страдания на бледном лице.
Гор кинулся в палату.
– Qua lacrimosus, – прочувственно заключил доктор Парсонс и закрыл двери. – Оставляю вас, оставляю…
– Отец, отец, что с тобой?
Гор было попытался заключить Алекса Енски в объятия, но тот страдальчески застонал и сморщился.
– Больно?
– Ох, мой мальчик… – Голос отца был слаб настолько, что Гора охватило отчаяние. – Я так страдаю, так страдаю! Трубы, ой, Иерихонские!..
И он тяжело вздохнул.
…После индийского турне профессор на некоторое время бросил привычную божбу, но теперь явно решил наверстать упущенное.
– Что же случилось, отец? Что? Я не смог добиться от этих двух пробирок ничего путного. Они говорят про какие-то анализы. Что с тобой делали?
В ответ послышался жалобный стон.
– Оф, пфо фафи!..
Енски-младший вздрогнул, но вовремя вспомнил о вставной челюсти, подводившей его достойного родителя в самый неподходящий момент. Профессор дрожащей рукой поправил подлый протез…