Дмитрий подобрал Будду, ладонью смахнул несуществующие пылинки - пол в казарме был надраен до блеска.
- Разрешите оставить, товарищ старшина! Это подарок очень дорогого мне человека! - просительно, но без заискивания произнес он.
Бровь старшины изогнулась острым углом.
- Я повторять не собираюсь! - Он подошел к окну, отщелкнул шпингалет форточки и открыл ее. - Бросай!
- Не буду! - подросток исподлобья, насупившись, смотрел на армейского воспитателя.
- Ты это сделаешь! Сам! - утратив педагогический выговор, грубо, по-солдафонски рявкнул старшина.
- Нет! - рука мальчишки с зажатой в кулаке фигуркой спряталась за спину.
Старшина повертел головой, проверяя, нет ли в коридоре ненужных свидетелей.
Строй затаил дыхание.
- Рогожин, ты дубак? - старшина похлопал по щеке упрямого суворовца. Ты, дорогуша, из нарядов вылезать не будешь! Запомни, здесь я бог, царь и воинский начальник! Не залупайся, щегол! - он крутанул ухо строптивца.
От унижения и боли в глазах Дмитрия блеснула непрошеная слеза.
"...Не дай изблевать своей жизни!" - мелькнул в голове Рогожина завет мудрого кочевника.
Дальше изгаляться над собой он старшине не позволил, стремительно выбросив свободную руку вперед, к шее начальника...
Уткнувшись лбом в стену, стоя наподобие перекошенного ветром телеграфного столба, полупарализованный старшина с побелевшими от ужаса глазами шептал:
- Мамочка.., я в полной отключке... Больше, мальчик, никогда так не делай!
Старик Ульча передал Рогожину азы, простейшие элементы техники жалящего прикосновения.
Мастерство жалящего прикосновения, оттачиваемое веками буддийскими монахами, было забытым оружием, ушедшим в небытие вместе с пеплом сгоревших манускриптов, уничтоженных невеждами периода Гражданской войны в России, ублюдками-хунвэйбинами времен китайской культурной революции.
И только недоступные монастыри, затерянные в высокогорьях Тибета, чьи пагоды шпилями задевали облака, ревностно оберегали тайну искусства останавливать зло невооруженной рукой.
- Я недоучка, успевший лишь надкусить плод знаний! - говорил Ульча. Тьма отняла его, не дав напиться сладостным соком, дарующим силу и безмятежность, - в иносказательной, по-восточному витиеватой форме бурят сожалел о прерванном революцией и войной монашеском послушании, обращенном в прах дацане, о казненных учителях. - Тьма сгущается над миром, забытым Просветленным. Пускай те крохи, подобранные мною с ладони щедрого ламы Борджигина, настоятеля отошедшей в вечность обители, помогут тебе выстоять, не сорваться в пропасть у дороги, окутанной сумраком...
Взрослея, Рогожин все глубже проникал в подлинный смысл предостережений своего степного друга о тьме, правящей этим миром.
Слова, казавшиеся юноше сказкой, старинной, сплетенной из древних преданий, всего лишь сказкой, сочиненной кочевниками длинными зимними ночами, когда человеку так страшно и одиноко на беспредельной равнине, оборачивались жестокой реальностью: погибшими, искалеченными друзьями, госпитальной койкой, майором Василенко, зовущим в забытьи солдат своего батальона, предательством...
Глава 3
Молодой скандалист робко, бочком протиснулся в приоткрытую дверь палаты.
- Входи, землячок! - Майор Василенко приветствовал незнакомца вялым взмахом руки. - Ты из какой палаты?
- Я, собственно...
- Новенький? Передвигаешься самоходом? Сигареты есть? - Комбат бомбил парня вопросами. - Одолжи, земляк, курева. Отдам с процентами. Утром приятеля в буфет пошлю. Уши без табака пухнут.
Рогожин прервал его:
- Никакой силы воли у тебя, Никодимыч, не осталось. Легкие свистят, как пробитая камера, морда позеленела от никотина, а все туда же, соску подавай! - Одновременно он усадил гостя на стул:
- Плечо прошло?
- Покалывает немного, - признался молодой человек.
- Повращай рукой по кругу. Упражнение простое, но мышечную боль снимает, - порекомендовал Дмитрий.
Василенко, с исхудавшим лицом, обтянутым кожей, как у индийского йога, продолжал сыпать вопросами:
- Ранение предплечья? Осколок?.'. Пуля?.. Кость не задета?
- Да нет...
- Сквозное ранение? Везунчик! - позавидовал майор. - Пустяковая дырка. Слушай, а чего тебя в "Бурденко" уложили? - он подозрительно уставился на парня. - Может, ты блатной? Из какой части, где зацепило? - прокурорским тоном продолжил Василенко.
Смущенный напором строгого военного, распятого на растяжках, посетитель, слегка заикаясь, попробовал внести ясность:
- Я на секундочку зашел. Переговорить... - он стеснительно умолк, оглянувшись на Рогожина.
- Никодимыч, что ты налетел на парня? Он не из нашей конторы, - сказал Дмитрий, устраиваясь на своей кровати.
- Штатский! - разочарованно протянул Василенко, теряя интерес к гостю. - Родственник твой?
- Следователь, - ответил Рогожин, сбрасывая тапочки.
- Я стажер, - робко поправил парень, чувствуя себя не слишком уверенно среди офицеров.
- Так чем вызван столь поздний визит? - Рогожин внимательно взглянул на него.
Он пребывал в неведении, думая, что незнакомец - сотрудник военной прокуратуры.
- Вы Рогожин Дмитрий Иванович?
- Собственной персоной майор Рогожин, - кивнул Дмитрий.
- Арестовывать тебя пришел! - невпопад пошутил Василенко.
- Я Кириллов Вячеслав Владимирович, - представился молодой человек. Можно просто Слава... - с неожиданной доверчивостью добавил он.
- Ты, Славик, - сразу взял парня в оборот комбат, - значит, из военной прокуратуры. Практикуют наши органы ночные допросы!
Следователь застенчиво улыбнулся:
- Вы ошиблись... Я в личном порядке к Дмитрию Ивановичу, по собственному желанию пришел, - от волнения он стал сильнее заикаться.
Пока Рогожин никак не мог объяснить для себя причину этого визита.
"Мальчишка-следователь.., ночью.., в госпитале...
Какого же хрена я ему понадобился?"
- Вот и я! - Голос дежурной медсестры мелодичным колокольчиком прозвенел в палате. - Что, товарищ майор, болит сердце? - спросила Александра, толкая перед собой тележку-столик с лекарствами.
- Лапонька! - с ворчливой нежностью старого ловеласа отозвался Василенко. - Твое прикосновение мертвого на ноги поставит!
- Будет вам заливать! - рассмеялась Александра, шурша манжетой тонометра. - Давление померяем, таблеток дадим... Товарищ... - она неприязненно посмотрела на наглеца, донимавшего ее несколько минут назад, вы особо не засиживайтесь! - Шура сделала губы бантиком. - В порядке исключения побеседуйте с больным минут двадцать и уходите.
- Хорошо, хорошо... - веснушчатое лицо следователя выражало безропотную покорность. - Может, не будем мешать? - спросил он у Рогожина.
Дмитрий что-то нечленораздельно буркнул, давая понять: с постели вставать не собирается и беседовать будет в палате.
Молодой человек, положив руки на колени, понимающе вздохнул.
Рогожин изучал незнакомца.
"...Определенно пуганый парнишка. Сидит, словно аршин проглотил, не может расслабиться".
Наконец Александра, покачивая бедрами несколько круче обычного, ушла.
- Товарищ майор! - по-уставному обратился Кириллов. - Может, вы оставите нас наедине?! - В голове у парня, видимо, все перепуталось.
- Давай, валяй! Выкатывай койку в коридор! - беззлобно огрызнулся Василенко, громыхнув простреленной ногой, поднятой растяжками и блоками противовесов кверху. - Я, зема, и рад бы, но... - он развел руками.
- Говори, дружище. У меня от Никодимыча секретов нет, - твердеющим голосом произнес Рогожин.
- Я по поводу вашего брата, - тихо сказал Кириллов.
- Сергея? - Рогожин медленно поднялся, сунул ноги в разношенные больничные тапки.
- Сергея Ивановича Рогожина, - тягостно, как будто рот его был набит кашей, пробормотал следователь.
- Что ж ты, - Дмитрий, подойдя, тряхнул Кириллова за шиворот, - сидишь и не телишься. Что с Сергеем? Что с ним стряслось?
- Он обвиняется в убийстве! - быстро, на одном дыхании выпалил парень.
- Ни фига себе! - возглас принадлежал Василенко.
Мертвая тишина ватным комом заполнила палату.