Про себя Марк Игнатьевич удивился наивности начальника, граничащей с глупостью.
— Заказчика мы на такой дешевке не проведем, это раз, — тоном школьного учителя, толкующего тугодуму-ученику прописные истины, произнес следователь. — Сумасшедший со стволом, владеющий удавкой, — это слишком круто. Такую лапшу трудно повесить на уши даже участковому. Кто поверит в областной прокуратуре? Никто! Это два! Надо покумекать над другими вариантами. — Баранов неторопливо прошелся по комнате. Он был на подъеме, чувствуя — подполковник раскис, отдавая карты ему в руки. — Кстати, Рогожина замужем?
— Ты уже спрашивал, — откликнулся Ветров.
— Ах да! — наморщил лоб следователь. — Учитель…
Бывший муж.., учитель… Педагог, значит. — Он пожевал губами. — Неудачливый коммерсант, несостоявшийся воспитатель молодежи. Чем сейчас занимается? — вопрос адресовался Ветрову.
— Да хрен его знает! — вяло ответил тот.
— Он хоть в городе? — ритм ходьбы Баранова ускорился.
— Ты куда клонишь? — подполковник поднялся.
— Чем не убийца? — вслух рассуждал Марк Игнатьевич, не отвечая на вопрос шефа. — Брошенный муж завидует удачливому преемнику, то есть Хрунцалову. В жизни у него полный облом. Потерял красотку жену, бабки, ничего не сумел достичь… Чувствуешь, Григорий?
— Ну… — ограничился протяжным междометием подполковник.
— Озлобившись на весь мир и на предательницу-супругу в частности, мужик помаленьку свихивается… — Марк Игнатьевич крутанул пальцем у виска. — Психологическая мотивация преступления налицо..
Депрессивное состояние, одиночество, ревность — крыша у парня едет! Возможно, он тайно следил за бывшей супругой… — развивал мысль Баранов, увлеченный потоком собственной фантазии. — Наблюдал за вашими групповыми случками в бассейне «Шпулек»…
— Ты, сказочник, не зарывайся! — буркнул Ветров. — Рогожина — женщина высшей пробы, не дешевая давалка. В наших веселушках участвовала редко и держалась в рамках приличия. Принародно передок не подставляла!
— Пардон, лишнее ляпнул! — исправился Баранов. — Но вариант интересный, согласись… Классический сюжет, правдоподобный. Обставить все как следует, свидетелей подобрать — и дело в шляпе.
Ствол можно мужичку втюрить. Баллистическую экспертизу я беру на себя. Есть надежные людишки, помогут оформить нужные результаты… Попробуем раскрутить мужа Рогожиной? — Марк Игнатьевич выдохся, его изощренный ум на время отключился, давая возможность додумывать Ветрову.
— Зверюга ты, Марк! — неожиданно выпалил тот. — Сталинский выкормыш! На ходу подметки рвешь…
Баранов насупился.
— Ладно, не дуйся, как мышь на крупу, — натянуто улыбнулся Ветров. — Принимаем идею за рабочий вариант. Пошуруди с мужем покойницы. Не мне тебя учить… Если все в масть уляжется, будет отлично.
Пойдет мужик в расход, — равнодушно заключил Ветров. — Под вышку человечка подведем. Да, Марк?
Следователь едва заметно опустил веки.
— Не жаль губить душу невинного? — со сволочным любопытством спросил подполковник, покосившись на Баранова.
— Так своя давным-давно загублена! — бесшабашно, но не весело отозвался Марк Игнатьевич, глядя прямо в глаза Ветрову. — Увеличь дозу, Григорий Константинович, — посоветовал он. — Не добираешь градуса, о душе беспокоишься. А ты хлобыстни стакана три подряд, душа-то и согреется!
Нервно подрагивая краешками губ, Ветров состроил недовольную гримасу:
— Хватит языком чесать! Завел разговор, точно в церкви. Подчищай здесь и возвращайся в город. Работы невпроворот. Теперь все хозяйство Хрунцалова нам на себе тащить придется. — Григорий Константинович стал озабоченно-деловым. — С народом переговорить, график поставок уточнить, покупателей успокоить…
«Под себя жлоб подгребает! — тихой ненавистью звенела мысль в голове следователя. — Королем стать решил! Давай, Гришутка, дерзай!.. Пирог большой от Петра Васильевича остался, и „капусты“ ой как много. Смотри, Гриша, не подавись».
— ..Под вечер зайди ко мне в кабинет. Доложишь, что удастся собрать по мужу Рогожиной. Завтра, — торопливо выдавал план действий Ветров, — отправишься в Москву, расскажешь, сам знаешь кому, что у нас стряслось. Успокоишь — бабки будем выплачивать как положено, как при Хрунцалове, без перебоев!
Баранов напрягся:
— Московские друзья Петра Васильевича мне неизвестны. Я же так, на подхвате…
Ветров, поколебавшись секунду, поманил следователя пальцем. Почти прикасаясь губами к его уху, он прошептал фамилию скороговоркой, проглатывая буквы. Но повторять не пришлось.
По отвисшей челюсти Баранова подполковник догадался — сказанное понято.
Едва ворочая языком, Марк Игнатьевич вымолвил:
— Неужели сам берет?
— Только давай! — довольный произведенным эффектом, воскликнул подполковник.
— Обалдеть! — выдохнул следователь, зажмурив глаза, как будто их ослепило яркое солнце.
Ветров тихо предостерег:
— Ты, Марк, язык за зубами держи…
— Ясное дело!
— Это фигура политическая! — Григорий Константинович осторожно потрогал собственную шею. — Подставим его — нам головы не сносить! Он отмоется, а нас слопают со всеми потрохами.
Следователь кивал, ловя каждое слово, произнесенное Ветровым. Фамилия высокого покровителя покойного Хрунцалова не сходила со страниц центральных газет, не было дня, чтобы его вечно озабоченное лицо не промелькнуло в выпуске новостей, в репортажах из Государственной думы, с правительственных пресс-конференций.
Баранов раньше догадывался — у мэра есть «крыша» в Москве, его бизнес опекает кто-то весьма могущественный, имеющий влияние и причастный к государственным делам. Но чтобы… Даже в мыслях Марк Игнатьевич не смел повторить фамилию.
— Мы наличкой платим? — робко поинтересовался Баранов, тут же поняв, что сморозил несусветную глупость.
Подполковник покровительственно усмехнулся.
— Угу! Тачкой «капусту» привозим. Просто к парадному подъезду. Нате! Забирайте! — он всхрапнул, точно застоявшийся жеребец. — Марк! Ты идиота на освидетельствование повезешь, попроси психиатров, чтобы тебя проверили. На глазах глупеешь! — Григорий Константинович стал серьезным. — Все! Слишком много вопросов для одного утра. Вечером расслабимся, выйдем из стресса, тогда потолкуем. Ты сосредоточься на дебиле и муже Рогожиной. Постарайся обстряпать дело. Я проверю бумаги Хрунцалова, повспоминаю, кто в контры с ним вошел. Конкуренты Петра Васильевича завалили, козлу понятно… Но кто?
Он ведь делился, умел отмазываться! — цедил Ветров, пересыпая речь словечками из блатного жаргона. — Ничего, найдем скотов, по своим каналам выйдем на заказчика! Вот тогда, Марк, придется руки красной водичкой попачкать, — верхняя губа подполковника приподнялась, обнажая ряд ровных белоснежных зубов. — Миром, чувствую, нам не разойтись! — продолжал по-волчьи скалиться Григорий Константинович. — Положили падлы глаз на хозяйство Петра Васильевича, но мы без боя его не отдадим, — желваки заходили по скулам подполковника. — Вперед, Марк, пора действовать! — отрывисто пролаял он, подталкивая следователя к двери.
Стоянка перед центральным входом была заставлена милицейскими машинами. Среди людей в форме затесались зеваки, персонал профилактория. Женщины горестно всплескивали руками, переговаривались, сбившись в тесные кучки.
Толпа оживилась, когда вывели Юрчика. Лицо слабоумного превратилось в бесформенную кровоточащую массу. Идти самостоятельно Юрчик не мог. Его волоком тащили по мокрому асфальту, покрытому островками подтаявшего снега.
— Подгони машину! — сипло проорал старшина, уставший возиться с избитым до полусмерти юродивым.
Водитель милицейского «козла» резво запрыгнул в машину. Толпа подалась вперед. Раздались возмущенные выкрики:
— За что Юрчика раскровенили?.. Он мухи не обидит. У, мордовороты!
Симпатии собравшихся были на стороне арестованного.
Старшина попятился, но тут же спохватился, растопырил свои тараканьи усы, повелительно прокричал: