Крон-граф, которого и не рассмотреть сейчас из-за выплесков жирной чёрной грязи изнутри, начинает стонать. Невнятную темноту, исходящую наружу, будто простреливают короткие багровые молнии. Отлично, Скориан понимает: искомое близко. Совсем близко.
Демон за спиной отшатывается к стене, хватает, обломав крюк, цепь со звездой Святого - в которой, несмотря ни на что, святости ни на грош - и начинает со свистом раскручивать в воздухе, задевая стены, царапая, снося с награды выступающие лучи.
- Тебе не достать! - ревёт крылатый.
- Не в первый раз, - несуетливо откликается Скориан. - Уходи, я сильнее.
Вот оно, вот! Багровые молнии сочетаются теперь в некий бесформенный, некрасивый узор, в середине которого в такт грешному сердцу крон-графа то надувается, то опадает небольшой, с лесной орех, тёмно-красный клубок.
- Именем Единого Создателя! - шепчет настоятель и протягивает руку, форменным образом выдирая этот корень зла. Пальцы обжигает, будто он сунул их в кислоту, но Скориан не сдаётся. Он достаёт этот странный клубок и тот словно скатывается на ладонь, пуская корни в виде всё тех же молний, врастает ему в руку.
Крон-граф истошно вопит, несколько раз вздрагивает, как от ударов, едва не падает на пол.
Но это уже не столь важно.
Теперь ощущение, что его целиком окунули в едкую, сдирающую кожу и пронзающую мясо жидкость, крепнет. Настоятель распрямляется, опускает руки и стоит, не делая ни единого движения, застыв наподобие статуи.
Внутренний огонь окатывает его, жжёт и снаружи, терзает, убивает, но... не может убить.
Крылатый демон со скрежетом отбрасывает искалеченные остатки цепи со звездой, воет и пытается ещё раз прорваться к Скориану. И вновь безуспешно.
Настоятель закрывает глаза, всё так же не двигаясь. Теперь он словно путешествует мысленно где-то внутри себя, по огромному безлюдному складу, стены которого до потолка уставлены шкафами с закрытыми ящичками. Никаких обозначений, ничего. Стеллажи и ручки - потяни нужный, если ты его знаешь.
Скориан идёт долго, сворачивая из коридора в коридор, везде одна картина. Наконец останавливается и открывает один из ящиков, вытягивает его на локоть наружу. Багровый клубок вновь проявляется на ладони, уже не жгучий, но безмерно опасный. Настоятель легко роняет его в ящик и задвигает тот на место.
- Хвала Создателю, Единому и Непогрешимому! - говорит Скориан и открывает глаза.
В разбитое окно, ломаясь лучами на висящей на одной петле изувеченной раме, во всю светит нежаркое осеннее солнце. Келья разгромлена полностью, сплошь обломки досок, чернильное пятно посередине, рассыпавшиеся звенья цепи, смятая и расплющенная звезда у стены.
- Где я? - жалобно спрашивает граф и маркиз. Он похудел за ночь не менее, чем наполовину, щёки запали, кожа обтянула череп. Даже усы, ещё ночью роскошные, торчащие в стороны, обвисли, будто облитые липкой смолой. Камзол на груди порван в клочья, через огромные прорехи виден словно выжженный на груди тот самый мерзкий бесформенный узор, но уже без главного - без клубка в центре.
- Вы в безопасности, Мартин. Дальше вам поможет братия.
Скориан проходит по келье, берёт на руки еле живого, трясущегося котёнка с застывшим в зрачках безумием, и прижимает к груди:
- Успокойся, малыш, ты-то здесь точно ни при чём. Как же тебя назвать?
Крон-граф с трудом сползает на пол, пытается стоять, но не может. Его, едва не упавшего лицом вниз, подхватывает брат Еклиз, на помощь приходят и остальные.
Слава Создателю, никто не задаёт вопросы. Никто не обращается к самому Скориану.
Никто не...
А настоятелю мучительно хочется теперь не только убивать и насиловать, жечь людей в забитых снаружи намертво избах и на кострах, топить в кипящем масле, вздёргивать на дыбу и полосовать остро отточенной бритвой в ночных переулках Римаута, продавать своих и чужих детей, вырывать зубы и отрезать языки, рубить руки и ноги, пытать и мучить, обращаться в волка лунными ночами и стоять в углу пентаграммы, вызывая зло. Нет, это всё остаётся внутри, накапливается с каждым увечным душой, с каждым, эту самую душу по дури и жадности продавшим.
С каждым грешником.
С каждым ящиком бесконечного склада.
Теперь ему хотелось сыграть в пике-пике, да на всю катушку, поставив на кон обитель и братию.
Но, конечно, этого не будет. Пока - или никогда - как повезёт. Насколько Единый плотно запечатал тот самый склад в душе Скориана, никак, конечно, не годящегося в святые, настолько далеко и отодвинут этот страшный момент расплаты за спасение остальных.
- Если не возражаете, уважаемый, я назову его Мартином, - качнул на руках свернувшегося клубком котёнка настоятель. - Такая вот причуда. А вы живите дальше праведно, если получится... И с картами осторожнее, они до добра не доведут. Держащаяся на соплях рама окна скрипит и всё-таки обрушивается на пол, но никто даже не вздрагивает.