Плюнув, я пробираюсь в отведенную нам каюту. Хватит мусолить в памяти английские города, мне и без того есть над чем поразмыслить.
Наутро мы входим в Ла-Манш. С утра пролив окутан густым туманом, а потому мы движемся очень осторожно. Матрос, стоящий у бушприта, то и дело подносит к губам какую-то замысловато изогнутую дудку и оглашает окрестности поистине мерзким звуком, от которого у меня прямо мороз по коже идет. Ван Хорстена, вынырнувшего из каюты, тоже передергивает от звуков этой сигнальной сирены, лицо его отекло, глаза как щелки. Убедившись, что на судне все в полном порядке, капитан облокачивается на борт возле меня. Хоть он и мучается похмельем, но мужественно борется с искушением слегка полечиться. Я уважаю таких людей, но, право слово, есть в них что-то от мазохистов!
Волнение усиливается, корабль на мгновение зависает на гребне волны, тут же начинает долгое падение вниз. Я громко сглатываю, а у капитана отчего-то появляется философское настроение, хотя глаза у него тусклые, как экран у выключенного телевизора.
– Скажи, лекарь, – спрашивает он. – В чем правда жизни?
Рано или поздно каждый из нас понимает, что на самом деле ужасно одинок и так и умрет, никому не нужный. Чаще всего такая тоска накатывает мрачным похмельным утром. Страшно, ох как страшно тогда бывает. Мы гоним от себя эти мысли, но не всегда можем отвлечься. Тогда мы ищем общения, поскольку втайне надеемся, что кто-то подскажет путь к спасению. Ребенок, живущий внутри каждого из нас, помнит, что родители всегда знают, как правильно поступить. Они помогут советом, разгонят обидчиков и драчунов, пугнут страшного буку, вылезающего из-под кровати. И мы всегда знаем, что выход есть, надо только спросить у более сильного и умного, как его найти. Увы, дружище, не в этот раз.
– Одни говорят, что пить вино вредно, другие предостерегают от увлечения женщинами. Третьи твердят о вреде обжорства, – тяжело роняет ван Хорстен. – Кто-то утверждает, что во всем нужна умеренность, а кто-то – строгая аскеза. Как быть?
– А никак! – отвечаю я хладнокровно и поясняю, поймав изумленный взгляд: – Раз человек начал задумываться о том, как ему жить, значит, он взрослеет. Но подсказать, куда идти, я не смогу никому, путь к совершенству каждый выбирает в одиночку. Скажу главное: ни один из путей ничего не гарантирует. Пьешь ты или не пьешь, жрешь или не жрешь, гоняешься за каждой юбкой или живешь строгим отшельником, конец един – смерть. И живем мы все именно тот срок, который изначально отпущен каждому, хоть в аскезе, хоть в разврате!
Капитан глядит понуро, плечи его сгорблены. Он хотел утешения, а получил отповедь. Вздохнув, я достаю флажку с коньяком и протягиваю ее страдальцу. Тот долго смотрит с сомнением, наконец с невнятной благодарностью приникает к горлышку. Взор капитана светлеет, из глаз его медленно уходит тоска. Жизнь любого человека – сплошная борьба и страдание, не многие это выдерживают. Какой народ ни возьми, все практикуют употребление наркотиков или, скажем благороднее, антидепрессантов. Всюду, куда ни глянь, одно и то же: где жуют листья коки, где пьют настойку на мухоморах, а где балуются хлебным вином. Окружающая реальность везде одинаково гадка и омерзительна, а потому нуждается в корректировке.
Вовремя спохватившись, я отнимаю флажку, коньяка там осталось дай бог одна треть. Повеселевший капитан начинает вихрем носиться по палубе, заставляя матросов шевелиться побыстрее.
К полудню туман исчезает, и я с холодным интересом разглядываю темную полоску слева по курсу, Англию. Уже на закате мы встречаем патрульный французский корабль. Удостоверившись в том, что «Святой Антоний» судно германское, а никак не английское, наши соотечественники продолжают путь.
– Охотятся за пиратами, – говорит кто-то справа. Оглянувшись, я склоняю голову в приветственном поклоне:
– Добрый вечер, шевалье де Кардига!
Наш командир отвечает небрежным кивком. Высокий, мускулистый, с аккуратной черной бородкой, он выглядит истинным военным, всегда опрятен, подтянут и подчеркнуто сдержан. А чего вы хотели от человека, у которого в роду пятнадцать поколений благородных предков, в том числе крестоносцы, которые брали Акру и Иерусалим.
– Пиратами? – повторяю я удивленно.
– Хватает в проливе разной мрази! – нехотя роняет де Кардига. – В последнее время в Ла-Манше начали бесследно исчезать французские суда, вот король и приказал усилить патрулирование. Английский флот к этому разбою отношения не имеет, мы проверяли по своим каналам.