— Я соскучилась по тебе, — призналась девушка, и тут же прикусила язык. Эй, девица, совсем паршиво, сама раздвигаешь перед ним ноги по телефону. Малгося так бы не сказала, а вот Голодный Теленок — наверняка.
— Я тоже, — совершенно безразличным тоном сказал парень. — Больше мы не увидимся.
— Где ты? Глотнул что-то?
— Дома я сижу, и ничего я не принимал, — буркнул Куба и положил трубку. Малгося, без остатка охваченная Голодным Теленком, звонила раз за разом, но Куба отключил телефон — так ей казалось, на самом же деле он выбросил его в окно и возвратился к процессу выламывания оконного переплета, и кто знает, быть может телефон его так и валяется до сих пор под домом.
И вот теперь Малгося стояла перед школой, которую ненавидела сильнее, чем дьявол ненавидит Матерь Божью, после бессонной ночи, с макияжем словно у проститутки после пятой переоценки, с опухшими глазами и телефоном в сумочке, что был тяжелее всех угрызений совести. Ведь и вправду, все разыгралось по масштабам Голодного Теленка, так что ничего удивительного, что Куба ей попользовался. Все на что она решилась — это лишь на то, чтобы отдаться в техническом лифтовом помещении, чтобы потом умолять о возможности повторить.
Несколько месяцев тому назад, когда они были с Кубой счастливой парой, а я и думать не думал о Святом Вроцлаве, Малгося как-то спросила у своего кузена, зачем он так страшно напивается. Кузен заявил, что делает это ради женщин, которые считают алкоголиков выше всяких там культуристов, бизнесменов, актеров и эстрадных звезд, и чем больше мужик выжрал, тем большим успехом он пользуется. В отношении Михала теория нашла свое обоснование, и Малгося могла бы смеяться над пялящимися на него одноклассницами, если бы сама не глядела в том же самом направлении.
Михал стоял, бесцеремонно скрестив руки, слегка расставив ноги и задрав подбородок, как будто бы видел ауры собравшихся или же чувствовал тошноту, не позволявшую опустить подбородок. Говорил он плавно, но с явным усилием, словно бегун, который, даже выхаркивая сердце на последнем круге, все же остается королем гармонии. Ежеминутно он подносил к губам бутылку газированной минеральной воды и делал маленький глоток.
Он говорил вещи, совершенно несущественные для Малгоси, ведь кому какое дело сегодня, что после второй мировой войны всех тех нацистов схватили и перевешали. Михал же казался всем этим заинтересованным — в наибольшей же степени, некомпетентностью палача, который неправильно рассчитал вес, и осужденные просто задохнулись. Малгося подумала, что вот такому мужчине она могла бы таскать книжки в постель прямо из библиотеки.
Девушка сидела на предпоследнем ряду, одна за столом. Единственный соученик, к которому она сохраняла хоть немного привязанности, не приходил в школу уже четвертый день и без какой-либо определенной причины. Малгося чувствовала себя одинокой, но у нее даже не было сил плакаться над собой, да и зачем, раз это никак настроения не поправляет. Она лишь размышляла над тем, можно ли в возрасте восемнадцати лет быть плохим до мозга костей, или же сама она путает это с глупостью.
Выбор гуманитарного класса для Малгоси оказался просто фатальным. Ведь все что угодно можно выучить самому, и никакие знания не стоят того, чтобы проводить восемь часов в сутки в компании двух десятков тупых и заядлых девиц, которые пошли сюда только лишь затем, чтобы не изучать химию. Сейчас они клеились к Михалу своими масляными глазками, наверняка не имея понятия о том, кто выиграл вторую мировую войну, кем был Симон Петлюра[15] и считая, что Герман Геринг — это марка шоколада.
Кроме Кубы в классе было еще три парня, правда, таких, что на них не польстился бы и Голодный Теленок. Малгосе казалось, что это не люди, а ходячие идеи. Один — металлист с головкой величиной с кочан цветной капусты и такого же цвета. Он считал, будто бы история его страсть, хотя не мог запомнить хотя бы одной даты. Никто его не любил, его считали импотентом, и, возможно, потому по коридору он шествовал в одиночестве, в черном кожаном плаще, накинутом на костистые плечи.
Второй был будущим юристом в толстых очках, один из тех, кто еще в детском саду называют себя «адвокатом», зрелость же у таких проходит на том, что они таскают портфель за каким-нибудь шефом адвокатской конторы. Он единственный пытался договориться о свидании с Малгосей, подбодренный информацией о том, что та даст всегда и любому. Отказ же от встречи он посчитал коронным доказательством ее блядства.