В тот самый миг, когда Малгося призналась одноклассницам в убийстве Кубы, а Михал вручал две сотни адвокату Фиргале, Томаш Бенер налил себе водки, смешал ее с виноградным соком и осторожно вошел в комнату дочери. На пороге он задержался и внимательно осмотрелся. Комната Малгоси была настолько маленькой, что половину занимала складная кровать, рядом с которой стоял письменный стол с компьютером. Если прибавить к этому платяной и книжный шкафы, оставшегося места только и хватало на то, чтобы открыть дверь и сделать шаг вперед. Малгося о порядке заботилась, что Томашу казалось совершенно несоответствующим ее натуре, как будто бы где-то на самом дне его задолбаной доченьки жило чудище, ответственное за складывание книжек по размеру и цвету обложек, упорядочивание дисков по кучкам, а также за тщательную чистку клавиатуры вручную.
Томаш поставил стакан на подоконник, осторожно отодвинул стул и присел. Прошелся взглядом по книжкам — большинство авторов он не знал, сами названия казались ему странными. Как-то раз он подарил дочке «Алхимика»[21] и услышал от нее, что это чушь, мистика для кухарок, убогое бумагомарание. После того книжек Малгосе он уже не покупал. Сейчас же водил пальцем по корешкам, выбрал небольшой томик в белой обложке, пролистал и вздохнул — книжка была о лесбиянках и о том, как избавиться от беременности, как будто бы одно с другим имело хоть что-то общее. Томаш поставил ее на полку. Жалко времени, вот прочитает — но не поймет ни книжки, ни собственной дочки.
Покривившись, он выбрал что-то из Грабала[22] — автор казался ему уважаемым и довольно-таки безопасным. Томашу хотелось знать, а не испугаться — и он уселся поудобнее на стуле перед компьютером. Если когда он и жалел, что у него нет сына, то именно в такие вот мгновения, ведь с парнем легче установить контакт, с ним можно было побегать или поиграть в войнушку. После того он покопался в куче дисков и включил компакт Мерилина Мэнсона[23]. Глянул на часы. У него было двадцать минут.
Он пытался узнать все сразу и, возможно, именно потому ничего хорошо и не узнал. Компьютер был для него черной магией, перед тем он несколько раз его включал, но куча иконок, картинок и звуков вызывала у него головную боль. Он опасался последствий собственного незнания, тайн информатики он так и не углубил, так что мог оставить следы своего присутствия. В связи с этим, Томаш предпочитал читать Грабала и слушать, чего ему собирается проорать Мерилин Мэнсон.
Томаш размышлял: ну что может быть страшного в этой музыке. Да, громкая, точно так же, как и для его отца «Роллинг Стоунз». Мэнсон не слишком отличался от них, и если бы отнять перепродюсированное звучание и загробный вокал, это была бы группа, которых тысячи. Томаш даже нашел парочку гармоний, которые ему понравились, и пожалел, что никогда не пойдет с дочкой на их концерт. С диска звучат паршивенько, а вот живьем могут быть на все сто.
Он выслушал два номера и прочитал восемь страниц. Книжку поставил на место, диск воткнул назад в стопку и выключил проигрыватель. Уже за дверью он почувствовал себя гадко, как человек, который читает письма собственных близких или занимается онанизмом в сортире. Томаш пристроился на кухне, лицо укрыл в ладонях, лишь через длительное время сориентировавшись, что плачет. Он попытался внутренне собраться, как будто бы мысли и чувства обладали мышцами, которые можно напрячь, после чего уже совершенно разрыдался.
После того подошел к окну, уже со следующей порцией выпивки, прижал нос к стеклу. Он видел бурые глыбы ближайших домов, мчащиеся по Жмигродской автомобили и черную стену соседнего жилого массива. По каким-то непонятным причинам именно эта стена показалась ему отличающейся от всех остальных. Быть может, это потому, что уже много дней он не видел солнца?
Несмотря на дождь, Томаш вышел на балкон и попытался приглядеться к домам на противоположной стороне улицы. Что-то в них изменилось, а вот что — конкретно сказать он не мог; блоки сделались более массивными, казалось, они даже расширяются книзу; нет, до Томаша неожиданно дошло, в чем там дело. Ни в одном из окон не горел свет, зато время от времени кто-то выбрасывал из тех же окон массивные пакеты. По какой-то непонятной причине Томашу захотелось тут же помчаться туда; ему казалось, что достаточно будет протянуть руку, и он испытает чувство приятного тепла, словно у костра.
Мыслями он пробежал вперед на год или два, когда Малгося уже освоится в университете, поумнеет, сможет остаться одна — в каком-то возрасте дети обязаны быть одни — а он заберет Аню, книжки, что там еще пожелает, и они переберутся в Надолице, в домик с такой широкой дверью, что через нее можно внести женщину на руках. Этот домик уже ожидал их.
21
Сами понимаете, Паоло нашего Коэльо; в Польше он и сейчас ой как популярен —
22
Богумил Грабал (чеш.
23
Мэрилин Мэнсон (англ.