Стены грели и в квартире пана Мариана, на восьмом этаже панельного дома номер восемь. Только пан Мариан не забивал себе этим голову, поскольку перед ним стояли иные проблемы.
— Это как раз соответствует их мышлению, — заявил он, отхлебывая чай, — вершина всего планирования. Как действует Интернет, Куба[4]?
— Провода объединяют компьютеры различных людей. Вот и все, — спешно пояснил сын, не отрывая глаз от монитора.
— Объединяют, соединяют, — утешился пан Мариан, — и всегда Интернет один и тот же, так? И тут, и в Тель-Авиве.
— На целом свете.
— Именно потому. Именно это им было и нужно. Ну на кой черт кому такое изобретение? Еврей, сынок, он желает лишь одного. Быть везде. Вот мы хотим быть в Польше, а чех в своей Чехии, правда? А еврей — нееет. Он желает быть тут, там, повсюду, — указал пан Мариан за окно. Первая капля ударила в подоконник. — А как они так могут? Тута! — постучал он по монитору, — поначалу весь мир проводами опутали, и вот они уже повсюду. Первый шаг. А знаешь, какой второй?
Куба его не слушал.
Пан Мариан поднялся со стула, еще раз глянул на компьютер, перевел мрачный взгляд на плакаты, на полочку с книжками, в конце концов застыл, засмотревшись в пеструю стенку, неодобрительно засопел. Куба глянул на часы и начал одеваться.
— И куда это? — без какого-либо интереса спросил пан Мариан.
— Скоро буду, — бросил на ходу Куба, как будто бы кого-нибудь это интересовало, после чего, уже в дверях, прибавил: — Американцы, папа.
— А с ними чего?
— Это американцы придумали Интернет, пара. Армия.
— Ах, армия! — Отец провел сына. — евреи, армия из Америки, и вот скажи мне — какая разница?
Этого Куба уже не слышал. Он мчался наверх, перескакивая через две ступеньки, в лифтовое машинное отделение. Пан Мариан оперся на фрамугу и резко втянул воздух. Он очень сильно беспокоился за сына.
Мнения относительно психического состояния пена Мариана разделялись. Куба считал, будто бы у отца шарики всегда заходили за ролики, как у Шляпника, и сумасшествие лишь усилилось, когда мама сбежала с учителем физвоспитания из его средней школы. Другие судили, будто бы Мариан смолоду никак не проявлял признаков шизы, отличался он разве что болезненной скрупулезностью, но после удара по голове крыша у него поехала окончательно. Нашлись такие, которые видели, как Мариан получил по башке бутылкой от шампанского в новогоднюю ночь — а после того он еще прошел пару десятков метров, уселся в снегу по пояс и зашелся в рыданиях. Даже когда он получил пенсию за голову, то объяснял всем, что это по причине ноги — которую он подволакивал с детства — а так во всем он совершенно нормален, как ты или я.
До того, как получить пенсию, Мариан работал поваром в столовке на Новом Свете, откуда вылетел не потому, что наплевал в тарелку, а потому, что сделал это при всех. С тех пор он подрабатывал, торгуя книжками под вокзалом, и ему удавалось за пару дней заработать больше, чем за месяц готовки. Он импонировал интуицией, превосходно оценивал товар и людей, за гроши покупал целые библиотеки, а окружающие — включая и Кубу — только голову ломали, откуда такие способности, ибо Мариан не читал даже квитанций штрафов за езду без билета.
Хозяин повернул от двери и с тяжелым сердцем прошелся к лоджии. Насыпал курам зерна, убрал за кроликами, все так же сопя, вытер дерьмо с пола, чтобы потом меланхолично пялиться на дождь и городские огни. Когда он был моложе, когда сил было побольше, то мотался в деревню каждый день за свежими продуктами. Теперь же у него не было охоты ни ездить, ни понимать, как это Куба и все остальные могут есть ту отравленную гадость, продаваемую в рыгаловках, магазинах и супермаркетах. Сигареты тоже были дрянными, потому пан Мариан курил исключительно самокрутки из папиросной бумаги.
Несколько лет назад он с радостью понял, что впал в зависимость от телевизора. Не от телевидения, а именно от ящика, и потому, хотя и отрезал антенный кабель от старенького «рубина», сам телеприемник не выбросил. Задумчивый, он садился вечерами и всматривался в черный чурбан, плотно оклеенный записочками. Так он был способен дождаться рассвета, с бутылкой «стрельца» в одной руке и самокруткой в другой, размышляя и слушая музыку. Радио, естественно, тоже активизировало убийственное излучение, вот только от музыки пан Мариан отказаться никак не мог. Он купил старый проигрыватель и охапку виниловых дисков: у него имелись концерты Баха и Моцарта, песни Демиса Руссоса и «Бич Бойз», каким-то чудом в кучу попал дебютный диск «Металлики» и пластинка панков «The Clash». Иногда, после приличного принятия на грудь, пан Мариан брал сам конверт и всматривался в фотки, щуря глаза и шепча себе под нос.