Тут «Дзенник» совершенно запутался. Пытаясь объяснить феномен Святого Вроцлава и найти решение, газета сконцентрировалась на поисках подобного рода событий в истории. Так вот, «во время Первой мировой войны люди видели битву ангелов на небе, а один немецкий солдат, возвращающийся в Дрезден в 1945 году, был удивлен тем, что город совершенно не разрушен, а его близкие приветствуют его, целые и невредимые. Утром он проснулся в развалинах, среди трупов. Ничто не указывало, — обращал внимание читателей автор, — чтобы в окрестностях Балтицкой происходило нечто нехорошее. Никто не умер, следует ожидать развития событий».
В самых различнейших интерпретациях Святой Вроцлав должен был являться «проекцией коллективного подсознания» («Газета Вроцлавска»), «результатом грандиозного клерикального заговора» («Факты и Мифы»), «чьей-то проделкой» («Не»), «громадным космическим кораблем»» («Ворожея»), «архитектурным реликтом инопланетян» (www.qildia.pl), «первым знаком Апокалипсиса» («Христианитас»), «заебательской хуетой» (www.satan.pl), «великой тайной» (TVN24) или же «тайной, настолько мелкой, что ее можно элементарно раскрыть» (Польсат»), а один журналист из Труймяста на страницах «Пшекруя»[48] давал рекомендации относительно того, «как сделать собственный Святой Вроцлав».
Город жил собственной жизнью. Чем ближе кто-нибудь проживал Святого Вроцлава, тем больше у него было хлопот, но большинство вроцлавян предавалось своим обычным занятиям. Обитатели других районов города, чаще всего, ничего не желали о Святом Вроцлаве слышать, возможно, потому что каждый о Святом Вроцлаве расспрашивал. Пускай там, на Полянке, происходят всякие чудеса на палочке, собаки летают на Луну, а люди едят задницей — неважно; главное, что до сих пор льет дождь, а вот это и вправду может быть знаком конца света.
Птица несколько оживилась; не знаю почему, но у нее глаза млекопитающего, даже человека — лупает своими моргалами, выискивая сообщника в страдании. Я приношу ей еду и воду; пьет она охотно, но ничего не ест. Я осмотрел единственное крыло — оно крепкое, как будто бы принадлежит более крупной особи. Второго крыла нет совершенно, но я заметил, что из бока торчит несколько голых костей, разбитых и выбеленных солнцем.
Иногда птица пытается подлететь или хотя бы проползти к выходу. Я не позволяю. Тогда она пищит и злобно глядит на меня, словно мы друг другу ну никак не нравимся. Потом она отворачивает голову, в полусне заползает мне на руки, и тогда я вою, как законченный придурок, поскольку знаю: чего бы я не сделал, много жизни этим птице не прибавлю. Кто убивает моих животных? Я поворачиваю голову, птица теплая и какая-то такая мягкая, как будто бы у меня на коленях разлагается дерьмо; я и сам упрямо отворачиваю голову, чтобы не глядеть на муки птицы, после чего на израненных ногах возвращаюсь к Михалу и Малгосе, припадаю к их любви, гляжу и вижу их так же четко, как тебя сейчас.
Друг с другом они проводили целые дни или половинки дней, если Малгосе нужно было идти в школу. Теперь она прогуливала чаще и охотнее, чем когда-либо, а Михал помогал ей подделывать оправдательные справки. Затем он позвонил к классной руководительнице, выдавая себя за Томаша, с вопросом, нет ли у дочери каких-либо неприятностей в учебе. Руководительница начала разводить нюни над судьбой ученицы, а Михал-Томаш обещал всем заняться, оставив под конец свой «новый» номер сотового телефона.
48
Польский общественно-культурный еженедельник, издается с 1945 года; в 70-х годах тираж достигал 700 тысяч экземпляров, сейчас (конец 2012 г.) — около 19 тысяч. Феномен «Пшекруя» для культурной жизни поляков требует особых статей, но (в очень приближенной степени) его влияние можно сравнить с влиянием журналов «Работница» + «Здоровье» + «Огонек» (до Коротича) в СССР —