— А вот когда ты ходил в школу, — Малгося выговаривала это слово так же, как у коммунистов через горло проходил, примеру, «епископ», — тоже все было таким заебаным[49]? Ну, ты понимаешь, типы с низкими лбами и монголоидными глазами, фраера и дурные телки — так всегда было или только сейчас?
По ее мнению, в школе наличествовало нечто оскорбительное для каждого молодого человека девятнадцати лет, во всех отношениях взрослого, и вместе с тем, к нему относились так, словно бы ему до сих пор восемь лет.
— А я знаю? — задумался Михал, — фраера с их телками существуют с самого начала истории, разве нет? Но когда-то люди, похоже, боялись их намного меньше.
Дневные часы принадлежали исключительно им, то есть — Малгосе с Михалом, никак не блядям с их фраерами. Если девушка как раз шла в лицей, Михал ожидал двумя кварталами дальше, в небольшой пивной, спрятавшись за кружкой. Иногда там они и оставались, чирикая среди выпивох словно два воробышка в сером море голубей; но чаще всего шли куда-нибудь, даже если лил дождь — она под широким зонтиком, он в непромокаемой куртке с натянутым на самый лоб капюшоном, а дождь все время мочил его торчащую в зубах сигарету.
Останавливались они в кафешках на чашку горячего шоколада или глинтвейна, курили сигареты «давидофф», покупали по акции в магазинах большие банки оливок, чтобы потом, дома, есть их пальцами. Михал готовил цыплят в чесноке, запекал креветок в золотистой панировке, жарил рыбу, грибы, испытывал различные соусы, варил целые кастрюли «чилли»[50], а потом, улыбаясь во все лицо, ставил дымящиеся тарелки перед Малгосей. Ели они палочками или же хватали ложки и вилки, накручивали на них пятнистые от приправ спагетти, корили один другого.
Вот если бы было потеплее — неустанно повторял Михал — можно было бы делать массу замечательных вещей. Например, поехать в Лешницу, поиграть в пейнтбол, или чуточку дальше, в каменоломни, а еще лучше — в Совиные Горы, где всегда все покрыто лунно-серебристым отсветом, чтобы шататься по бункерам: «Там имеются коридоры на десятки километров, и никто не знает, чего можно там найти. Вундерваффе[51]? Янтарную Комнату? Шишку на лоб?» Еще можно было бы купить велосипеды по триста злотых за штуку и шастать по оврагам, либо же поехать с палаткой — «у меня есть палатка» — и палить костры. А тут этот долбаный дождь.
— Ну как может быть весело, — бесился Михал, — в этой стране? Либо снег, либо чуть ли не лягушки с водой на голову валятся. Вот сколько у нас того солнца? Месяц, два? Старичье на него наорет, оно тут же и прячется. Теперь я понимаю англичан, что они только о погоде и беседуют.
Так он говорил и прижимал нос к оконному стеклу. Малгося встала за ним, одетая в его же расстегнутую до пупа рубашку. Босиком. Она поднялась на цыпочки, оперла подбородок на плече Михала. Тот дернулся, потому что сережка царапнула ему щеку.
— Может, — сказала девушка.
— Что может?
Эх… — охватила та его в поясе, — дождит уже кучу времени. И я даже этот дождь полюбила. В дожде легче незаметно пробежать, легче спрятаться, легче… — подыскивала она слова, — легче быть только вдвоем.
Жилище Михала изменилось, только сам он понятия не имел, каким образом. Ему хорошо была известна жалкая судьба коллег, к которым девушки въехали на постоянно или жили время от времени. Как правило, сценарий был одинаковый. Начиналось все с ванной. Со стиральной машины исчезала клозетная литература, стирка собиралась в одной куче или, что гораздо хуже, попадала в приобретенную за совместные средства корзину. Темная линия на высоте двух третьих ванны исчезала, вместо нее появлялись стаканчики для зубных щеток, кремы для тела, жидкое мыло, питательные маски и ваточки на палочках. На окнах располагались цветы, а на стенках — фотографии кошечек и ангелочков; куча книг из-под кровати перебиралась на полки. Ели теперь за столом, а не перед компом, курили исключительно на лестничной клетке, а выпивали раз в неделю. Михал ужасно опасался такого. Но здесь перемены были другое.
Сделалось, ну да, как-то светлее, просторнее и чище, хотя из компьютера никуда не исчезли игры и порнушка, а диски — как и раньше — лежали в беспорядочных кучках. Ничего не изменилось, повторял Михал, а когда Малгося выходила, минутку глядел в окно, а потом отправлялся спать. Просыпался он среди ночи и начинал искать ее следы. Парень представить себе не мог, что принесет будущее, хотел лишь только того, чтобы Малгося его ожидала, неважно — откуда бы он не возвращался, чтобы ее ладони погасили его распаленную голову, чтобы он мог рассказать, какие смешные вещи с ним случились. Еще он размышлял о местах, в которых жил, о длинной спальне в детском доме, о ландшафтном домике в Германии, о первой съемной комнате, о полученной им квартире, и, самое главное, до него доходило, что никогда раньше не был он у себя; дом — это не книжки, не стенки, не панели микрорайона. Дом — это всегда женщина, и у него всегда имеются сиськи.
49
Современная польская молодежь очень даже охотно пользуется этим — да и другими, что вы увидите ниже — русским матерным выражением для проявления и высказывания своих чувств, так что в результате оно приняло более мягкое значение — если мат может быть «более жестким» или «более мягким», так что иногда подобные словесные конструкции появляются на радио, телевидении и даже в прессе —
50
Например: Разогреть растительное масло в большой кастрюле на среднем огне. Добавить курицу, перцы, лук и чеснок и тушить в кастрюле, помешивая, до готовности курицы и размягчения перцев. Добавить кукурузу, фасоль, помидоры, томатный соус и воду. Приправить перцем, петрушкой, чесноком, красным перцем и кумином. Убавить огонь, закрыть крышкой и тушить 30 минут. —