Выбрать главу

— Отец меня беспокоит, — повторил он.

— Ты много о нем рассказывал.

— Говорить всегда можно, вот только мне оно уже поперек горла. Ты своих предков понимаешь?

Та отрицательно мотнула головой. Кубе нравилось смотреть, как девушка курит. Она откидывала назад головку с коротко остриженными волосами, так что сережки в левом ухе звенели, столкнувшись одна с другой. Дым она выпускала одним мощным выдохом.

— Ну вот, я тоже — нет, и, похоже, их никто не понимает. Только вот мне кажется, что ты или там другие когда-нибудь со стариками договоритесь. Но вот про себя я этого сказать не могу. Он будто камень из другого мира.

— Почему именно камень?

— Не знаю, как-то вот так проскочило, — уставился Куба в жар сигареты. — Камень — это камень, разве не так? И вот я ловлю себя на дурацких мыслях, что мне хотелось бы с ним договориться, даже на его условиях, только вот эти условия, они такие… ну, я ебу… ну просто невозможные. Иногда мне кажется, что он даже говорит не по-польски. Боюсь его оставлять.

— И сейчас тоже? — Малгося охватила его рукой, а Куба представил себе мину ее отца-профессоришки в тот момент, когда он узнает, что его обещанная латыни единственная доченька выделывает на техническом этаже. Он почувствовал приятное тепло. Но тут же по позвоночнику прошлась волна холода.

— Сейчас нет, — ответил он.

— Не поняла.

— Он сам себя накручивает. Пахан начал чудить, так что людишки понемногу от него отодвинулись. Ему было больно, хотя в этом он никак не признается, и от этой боли чудил все сильнее, пока не сбежала мама, его дружки ушли окончательно, и вот тогда крыша у него поехала совершенно. Я говорю себе, что с ним останусь, но это ложь, Госька. — Они обменялись взглядами. — Как только смогу, уйду к чертовой матери. — Куба отбросил окурок. — Но за него я беспокоюсь.

— Он тоже беспокоится о тебе.

— Ты так считаешь?

— Не слышишь?

Они замолчали. Шум доносился с восьмого этажа. Время от времени он стихал, но тогда кто-то начинал орать во всю ивановскую. Кубе этот голос был знаком. По всему подъезду разносилось его имя.

— Блииин, — схватился парень на ноги, — сейчас он еще сюда припрется…

* * *

Без всякой охоты Куба съехал на первый этаж и вытолкал Малгосю в ночь. Ливень перешел в морось, казалось, что тучи растянулись прямо между антеннами. Малгося жила в микрорайоне с другой стороны Жмигродской.

— Мне надо идти, — произнес Куба точно таким же голосом, которым отец сообщал, что в окне напротив блеснул бинокль, а из сточной решетки на него пялится шпион. Девушка расставаться не желала. Тогда парень пообещал, что завтра они встретятся в школе, понятия не имея о том, что слова своего сдержать никак не сможет.

Двери в его квартиру остались открытыми. Шум как раз утих, идя по коридору, Куба поравнялся с Ярославом Стшелевичем, бывшим журналистом «Трыбуны Люду»[8], который пару лет назад клялся всем святым, будто бы видел Ярузельского, явленного городу Олава на окне военной столовой. Стшелевич мчался, колыша могучей задницей; под мышкой у него торчало нечто, что Куба принял за дрель, но это оказалась шлифовальная машинка с приделанным кругом из шкурки.

В квартире толпилось несколько человек. Подлецкая с четвертого этажа стояла и пялилась в стенку, нервно поглядывая на пана Мариана. Тот же, побагровев от усилий, размахивал руками и возбужденно вопил.

Появился Щенсны[9] Малицкий, которому мать оставила квартиру и достаточное количество сэкономленных ею средств, чтобы сынок смог потратиться на собственный заводик по производству амфетамина. Не раз я видал его, идущего в город, с глазами, словно маячные линзы, смешно подрыгивающего руками.

Смертельным врагом Малицкого был эмо-студент Дарковский — теперь же они стояли плечом к плечу, похожие на спартанских воинов, готовящимся к убийственному сражению с совместным неприятелем. Появились учительница математики из гимназии Кубы, живущая этажом ниже; человека три пенсионера, среди взрослых затесался толстый десятилетний пацан. Папаша с мамашей лет тридцати прибыли с дочуркой. Девочка, красивенькая, что твоя картофелина, широко раскрывала рот и вытягивала ручонки, пытаясь коснуться стены, еще не видимой Кубе.

Грохот, который наши молодые люди слышали двумя этажами выше, замолк, а Чеслав Веселый, мужик шестидесяти лет с тюремной татуировкой на предплечье, начал выкручивать из дрели сломанное сверло. Стшелевич бесцеремонно толкнул Кубу, протиснулся в комнату. Вид шлифовальной машинки вызвал довольное урчание у всех собравшихся.

вернуться

8

Trybuna Ludu («Трибуна народа»), официальная газета Польской Объединенной Рабочей Партии — Прим. перевод.

вернуться

9

Вот такое вот польское имя: Szczęsny. Означает «счастливый, счастливчик» — Прим. перевод.