Лют метался среди воинов. Малая сторожа не могла задержать выход половцев, но свое дело она сделала - упредила остальных. Теперь надо было встречать врага. Парнишка налетел на воеводу:
- Я тоже хочу биться!
- Биться? - Воевода глянул сквозь него мутным глазом. - А, лихоманка тя уешь! Туда же!.. Пошел прочь… А ну стой! - крикнул он прежде, чем Лют сделал шаг в сторону. - Бери коня, скачи в Торческ!
- Но я хочу биться!..
- Пошел, щеня! Мне воин надобен, а не отрок сопливый! И воевода добавил к своим словам увесистый подзатыльник.
Лют со всех ног кинулся к конюшне. Не все кони успели привыкнуть к парнишке, стоялые жеребцы поджимали задние ноги, скалились. Подхватив ближнего, Лют набросил на его голову уздечку, держась за гриву, забрался на спину и ударил коня пятками. Тот всхрапнул и вынес мальчишку из распахнувшихся дверей конюшни.
Холмистая лесостепь с рощицами на балках раскинулась перед ним. Припав к гриве коня, Лют боялся оглянуться, чтобы вдруг не увидеть погоню. Больше пожара Лют боялся услышать за спиной топот чужих коней и гортанные крики половцев, свист волосяного аркана и испуганное ржание его коня, когда его меткой стрелой собьют с бешеного бега.
Обошлось. Правя от одной рощицы до другой, Лют добрался до берегов Торчицы. Здесь в изобилии росла ольха и ива, поднимался краснотал и тополя, у самого уреза воды на мелководье рос тростник. Лют легко отыскал место, где несколькими седмицами ранее переправился через реку, и погнал коня в воду. Жеребец захрапел, скачками одолевая мелкое место и поднимая тучи брызг. Потом пошел медленнее, высоко поднимая голову. Летом здесь можно было перебраться верхом, но после весенних дождей и разлива река вздулась, и на середине конь поплыл. Легкий Лют так и держался на его спине весь путь и то и дело озирался на оставленный берег - все ждал погони.
Но заросли ивняка и краснотала хранили молчание, словно на свете не существовало опасности. Потом под копытами коня зачавкало дно, он в несколько прыжков вынес всадника на берег и помчался прочь от реки.
Дорога на Торческ проходила в полуверсте. Сам город, еще не ведавший об опасности, Лют увидел немного позже и, как ни спешил, придержал коня. Он ведь клялся, что не вернется сюда!
Вокруг Торческа раскинулось несколько селений - в них жили пожалованные здешним боярам и тиунам смерды. Решив упредить их, Лют свернул к избам.
- Половцы! Половцы идут! - Лют пронесся между домами, распугивая бесштанных ребятишек. - Уходите все!
Ему закричали вслед, послышался бабий визг, словно поганые уже врывались в село. Лют не останавливался, спеша в город.
По дороге тянулось несколько телег. Спугнув и их, Лют ворвался в приоткрытые ворота.
- Половцы за рекой! - закричал он в лица выбежавших навстречу посадничьих дружинников.
Сейчас было не время половецких походов - поганые приходили на Русь во второй половине лета или ранней осенью, когда солнце выжигало до желтизны траву в кочевьях, а поселяне собирают урожай. Тогда кони сыты и легки на ногу, их можно подкормить свежей травой у берегов рек. Но торки, которые сами до недавнего времени были кочевниками, понимали, что такое нежданный враг, и поверили сразу. Лют поскакал к торжищу у церкви Спаса, и через некоторое время с колокольни донесся тревожный перезвон, оповещающий Торческ о беде.
Лют оставался при церкви до тех пор, пока спешно собравшиеся перед ее воротами торчевцы не разбежались по своим домам. Скорчившись, он просидел в уголке на полу, остановившимся взором глядя на икону Богоматери и слушая гулкий рев голосов. Кричали недолго - сразу порешили поганым ворот не открывать, держаться до последнего и слать гонцов в Киев к великому князю. Люту казалось, что он различает в криках голос отца - княжий тиун Захар Гостятич настаивал на том, чтобы самолично скакать с вестью. Хотелось выбежать и кинуться к отцу, закричать: «Я могу! Я доеду! Пошли меня!» - но он только крепче обхватывал колени руками, вжимаясь в пол.
Здесь его и нашел какой-то монах-черноризец, когда городское вече стихло и лишь несколько горлопанов продолжали ругаться о своем. Присев перед парнишкой, монах погладил спутанные вихры Люта:
- А ты тут почто?
- Боюсь я, - прошептал Лют.
- Не страшись, сыне! За грехи Господь посылает нам испытание тяжкое! Лучше скрепись духом и будь готов встретить годину суровую. Сам-то ты чей?
Лют прикусил губу. Сейчас, когда надо всеми нависла общая беда, его собственные горести и страхи отошли в сторону.
- Княжьего тиуна Захара Гостятича. - Сказать «сын» почему-то не смог.
- Не тужи, отрок. Господин твой смысленый муж. Он да воевода оборонят город.
- Гонца, - встрепенулся Лют, приподнимаясь. - Гонца в Киев…
- Пошлют, всенепременно пошлют. - Черноризец опять погладил его по голове. - А ты помолись да ступай домой. Не то хватятся!
- Я хочу в Киев! - Лют встал. Домой не хотелось - не верилось, что отец и братья простили ему сломанную руку Турилы.
- Ступай домой, - строже повторил черноризец.
Лют бочком выбрался из храма и побрел по улице. Его конь остался у ворот, и парнишка отправился туда.
Но ноги сами вынесли его к воротам родного дома. Он не был здесь с мая и еще совсем недавно был уверен, что никогда не переступит его порога. Но сейчас страх забылся, и Лют робко торкнулся в ворота.
На подворье уже знали о приходе половцев. Челядь бегала как угорелая, всхлипывали и причитали работницы, крупный лохматый пес Волчок забился под крыльцо и поскуливал, поджав хвост. На дворе приплясывал удерживаемый двумя конюшими соловый жеребец.
По ступеням на двор спускался старший из семи сыновей тиуна, Ратибор, в сопровождении родных. Мать висела на его широком плече и голосила как по убиенному, остальные братья молчали тревожно и угрюмо, отец что-то торопливо говорил. Рядом поспешала жена Ратибора, держа на руках маленького сына. Двое ее старших детей, девочки-близняшки, держались за материну юбку и со страху ревели в голос. Чреватая жена второго по Ратибору брата, опасаясь за чрево, осталась на крыльце.
Обнявшись с отцом и младшими братьями, расцеловав мать, жену и дочерей и потрепав по щеке Жданку, Ратибор легко вскочил на коня и наметом ринулся прочь. Лют еле успел посторониться, чтобы его не сбил застоявшийся жеребец.
Жданка, Ратиборова жена и младшие братья выбежали следом - и наткнулись на Люта.
- Лютик! - Жданка всплеснула руками. - Ты как тут?
- Со сторожи я… О половцах весть донес, хотел далее в Киев скакать… Пойду я?
Но было поздно - его заметили. Братья обступили Люта, упирая кулаки в бока.
- Вот он! Сыскался наконец! - пропел Турила. Он все еще нянчил руку в лубке. - И совесть глаза не ест на наш двор заходить?
- Вот ужо прознает тятька - он тебе задаст, - добавил Петро, Турилин погодок. - Тятька, Лют воротился!..
- Лютик, беги! - вскрикнула Жданка.
Лют не заставил просить дважды. Петро только протянул к нему руку, а он уже крутнулся на пятках, толкнул заступившего дорогу брата и со всех ног ринулся прочь.
Захар Гостятич выбежал на крик сына как раз в тот миг, когда Лют завернул за угол.
- Чего тут?
- Лют воротился! Туда побег! - закричали вразнобой братья. - Эге, Никифор, Нечай! Айда Люта ловить!
Они уже сорвались с места, но Захар Гостятич огрел не в меру ретивого Турилу по шее.
- Живо в дом! - прикрикнул он. - Ворог у ворот, а вы о пащенке озаботились! Оголодает - сам прибежит… А прознаю, что кормит его кто-то впотай, - он бросил на Жданку строгий взгляд, - выпорю!
- Да, тятюшка, - прошептала девушка и первой ушла в ворота.
Но Лют больше не пришел.
А на другое утро к Торческу подступили половцы. Ратибор Захарьич домчался до Киева за самое малое время, запалив коня. Жеребец еле внес его в Золотые ворота. Вызнав у привратников, где княжеские палаты, Ратибор вскоре стоял перед Данилой Игнатьичем.