Иванок привык к заставной жизни. Хоть и тосковал с непривычки, хоть и горевал об Ирине, жизнь брала свое. Где-то под городом Воинем на заставе жил Михаила, муж Жданы. Почему бы и ему не жить так же?
По осени, вскоре после того как бабы убрали огороды и загнали скот в хлева, наведались на заставу купцы. Торговые гости на свой страх и риск шли окраинной землей, торгуя киевскими товарами и напрвляясь в Половецкую степь. Старший купец хвастался, что имеет ярлык от хана Урусобы и может без опаски ходить по степи до самого Олешья.
Прослышав о торговых гостях, что пришли из Киева, Иванок сломя голову примчался к воеводиному подворью. Купцы сидели у Еремея Жирославича в горнице, хлебали щи со свининой, запивали хмельным медом. На влетевшего, как угорелый Иванка обратились вопросительные взгляды. Воевода улыбнулся, узнав юношу, - проворный в бою, ловкий и сильный, Иванок ему нравился.
- А, Иванко Козарин! - приветствовал он. - Присядь, выпей с нами!
Иванок сел на край лавки, хлебнул из братины.
- Откуда будете, гости дорогие? - спросил он, вытирая губы.
- А с-под Киева, - ответил ближайший к нему гость, востроглазый и подвижный, как угорь. - Да из Черниговской земли тоже есть люд.
- Давно из Киева?
- На Покров оттудова ушли. Все бродим по земле! Где торгуем, где на мир смотрим. За погляд-то резы не берут! А в мире диковинок мно-ого, все не перезришь!
- Какие там в Киеве вести? - жадно перебил словоохотливого купца Иванок.
- Иванко наш сам с Киева, - объяснил Еремей Жирославич. - Родня у него там осталась.
- А что в Киеве! Киев - городам мати, вере христианской колыбель. Гордится, высится на Горе, куполами золотыми посверкивает. В Печерской лавре монахи за землю Русскую молятся…
- А что на земле слышно? Война на Волыни кончилась?
- А как же!..
…Святополк Изяславич не забыл и не простил смерти любимого сына. Собрав дружину, он вместе с Путятой Вышатичем послал ее во Владимир-Волынский. Тот поспешил сперва в Луцк, где сидел Святоша Давыдич, недавний союзник великого князя в войне. У него как раз сидели послы Давида Игоревича, надеявшегося заручиться помощью молодого князя. Святоша, не любивший распрей, согласился упредить Давида Волынского, коли Святополк Изяславич решится выступить в поход, но послы еще не успели покинуть его палат, как в Луцк вступил Путята. Он поведал молодому князю волю великого князя, и Святоша Давыдич, согласившись, заточил Давидовых послов в поруб. А сам, собрав дружину, отправился во Владимир-Волынский.
На стан Давида Игоревича они с Путятой напали в начале зарева месяца. Окружив Владимир-Волынский, стан мирно спал, когда киевляне с лучанами стали сечь их сонных. На помощь подоспели владимирцы, и Давид Игоревич, спасая свою жизнь, еле успел ускакать в ночь. Путята Вышатич и Святоша Давыдич вошли в город, поставили Святополкова посадника и воротились каждый восвояси.
Но Давида Волынского оказалось не так просто укротить. Он опять ушел в степь и отыскал там Боняка. Зная об усобице, хан собирался походом на Русь, и Давид сумел убедить его отправиться с ним. Вдвоем они появились под стенами Луцка, и половцы разошлись по окрестностям грабить и жечь посады. Опасаясь за участь земли, Святоша Давыдич заключил с Давидом Игоревичем мир, ушел к отцу в Чернигов, а Давид Волынский сел в Луцке, отпустив помощников-степняков с богатыми дарами и награбленным полоном. Отсюда он собрал новые полки и в середине осени отправился возвращать себе Владимир-Волынский. Сев на прежнем месте и изгнав посадника Василя, Давид Игоревич успокоился настолько, что отпустил к морю сыновца Мстислава, который с молодшей дружиной перенимал купцов, отправляя товары и золото во Владимир.
Два года продолжалась война на Волыни. Князья проливали свою и чужую кровь, звали на подмогу половцев, истрепали землю, но каждый князь остался там, где застал его Любечский съезд.
Потеряв терпение, Владимир Мономах созвал новый съезд. Пока на западных окраинах Руси шла война, переяславльский князь сидел на своем столе, ни во что не вмешиваясь, укрепляя город, строя по границам крепостцы-заставы, собирая дани, закладывая храмы, пересылаясь грамотами с сыновьями и наблюдая, чем все кончится. Кроме его семьи, все остальные князья оказались втянуты в междоусобицу, что было на руку Мономаху - передравшись между собой, они ослабят друг друга, и тогда он останется единственным по-настоящему сильным князем на Руси. И когда придет последний час Святополка Изяславича, никто не сможет встать ему поперек дороги.
Владимир Всеволодович два года ждал, пока киевский князь исполнит обещание и покарает Давида Игоревича, но все напрасно. Вместо того чтобы пойти на него новой войной, Святополк пересылался гонцами с другими князьями, подкупал их и оправдывался, сваливая вину на Давида Волынского. Получив богатые дары, Ростиславичи согласились с суждением великого князя. Оставшиеся при своем Святославичи поворчали для порядка, и спокойный Давыд Черниговский признал вину волынского князя. Только Мономах, несмотря на уговоры, оставался при своем мнении, что зло должно быть наказано, и в конце концов князья сошлись на том, чтобы вместе призвать Давида к ответу.
На зов откликнулись все. Святополк, получив от Владимира Мономаха согласие на съезд, даже обрадовался - разослал гонцов к остальным князьям, приказывая именем великого князя собраться на уложение.
Князья собрались в конце лета, возле маленького городка Витичева, что на реке Вете. Приехали каждый со своей дружиной. Витичев оказался неспособен вместить всех князей, и станы разбили на берегу реки, на просторе.
Возле самого берега стояли станом Святополк Киевский и Владимир Мономах с сыновьями. Святополк после смерти Мстислава не отпускал от себя далеко второго сына Ярославца. Мономах взял Романа и Святослава. Чуть поодаль, на взгорье, раскинулись шатры трех братьев Святославичей - Давыда, Олега и Ярослава. На таком отделении настоял гордый Олег, не простивший Мономаху давних обид и утеснений. От братьев Ростиславичей не приехал никто - видимо, Володарь и особенно Василько больше не верили в гостеприимство старших князей, поэтому ограничились тем, что отправили на съезд своего посла - доверенного боярина Кульмея. Давид Игоревич Волынский, получивший приглашения из Киева и Переяславля сразу, приехал в одиночестве и одним из последних, разбив свой шатер с третьей стороны, чуть ли не у стен Витичева.
На первый сход собрались у Святополка Изяславича. Тот, радуясь, что князья сошлись у него, расстарался, настелив на полу шатра дорогие ковры и повелев накрыть столы для пира. Все уже расселись и чашники приготовились разливать мед и вино, когда приехал Давид Игоревич.
Когда он вошел, разговоры сразу смолкли - казалось, даже чашники застыли на месте. Потом Святополк с преувеличенной ласковостью предложил Давиду место за общим столом и дал знак к началу.
Полились в чаши мед и вино, слуги стали обносить князей ествой, за полотняной стеной заиграли музыканты. Но на княжеском пиру было тихо. Князья молчали, словно набрали в рот воды. Только перебрасывались быстрыми взглядами - Владимир со Святополком, братья Святославичи между собой, боярин Кульмей с Владимиром Мономахом. Постепенно люди оттаяли. Младшие князья зашептались о чем-то, Святополк радушно приглашал гостей откушать того или иного блюда, говорил что-то музыкантам. Но на Давида Игоревича не обращали внимания, словно его тут не было.
Тому кусок в горло не шел, и вино казалось горьким. Сперва волынский князь храбрился, ел и пил, озирался по сторонам, но потом ссутулился, заерзал на месте, мрачнея. Попытался было поймать чей-нибудь взгляд, но все тотчас отворачивались, начанали говорить тише. И только старшие князья время от времени смотрели на него - холодно и отчужденно, как на грязное пятно, которое никак не вывести с дорогого ковра.