— А может, это хорошая наживка, — подал мысль Эймунд. — А ну как на нее клюнет пропавшая душа?
— А что? Вполне, — согласился Ярослав и обернулся к дворскому: — Вот что, Прокл, засади-ка ты эту княгиню в поруб.
— В поруб? — удивился Прокл. — За что?
— Не понимаешь? Там она сохраннее будет. Она, брат, дорогого стоит.
— Да я понимаю, но жалко ведь — из великих княгинь да опять в поруб. Она уж там насиделась при Владимире Святославиче.
— Вот, вот. Пусть и при мне посадит. Корми хорошо, но пусть строго следят, кто с ней свидеться захочет, того немедля ко мне.
Воеводе Блуду, оказавшемуся в милостниках уже при четвертом великом князе — при Ярополке, Владимире, Святополке, а вот ныне и Ярославе, — было велено послать на Торг, на Почайну и в порубежные города соглядатаев-лазутчиков, пусть навострят уши да слушают, что народ говорит об исчезнувших князьях. Ведь князья, чай, не иголки, где-то да объявятся. А уж Киева-то никак не минуют.
— Да пусть слух пустят, псы эти, — наказывал Ярослав Блуду, — что-де сидит княгиня у окошка в тереме высоком, своего милого дожидается, дружка-сокола ненаглядного.
Заслыша складную речь Ярослава, Блуд высказал мудрую мысль:
— Я закажу гуслярам песню скласть об этом. Песня-то скоро до них долетит.
— Вот, вот. Закажи, пусть по всем городам и весям пошарят. Авось братцы и аукнутся.
— Аукнутся, Ярослав Владимирович, как пить дать аукнутся. Куда им деться-то, не рабы, чай.
— А где его мать, княгиня Арлогия, обретается?
— В Вышгороде.
— Пошли туда верных людей, пусть за ней приглядят. Может, он к матери прибьется?
— Пошлю, Ярослав Владимирович, пошлю и к старой княгине.
Набег
Вернулся князь Борис в степь вместе с дружиной, изрядно потрепанной. Поскольку в отряде его были воины из разных родов, то как вначале он не ведал точно счета им, так и, ускакав от Любеча, не знал, сколько же потерял воинов.
— Человек тридцать, — говорил Георгий Угрин.
— А мне сдается, поболе сорока, — возражал Георгию брат его Моисей, тот самый, что был у Глеба, а после смерти его пристал к князю Борису, чтобы вместе с братом быть.
Борис Владимирович был в угнетенном состоянии, столь легкая победа Ярослава над ними обескуражила его. Три недели ругались, срамили друг друга через реку, не очень-то веря в грядущую сечу. Мало того, многие уже начали думать, что этим все и кончится. Ан нет. В одну ночь все перевернулось. Хитер брат Ярослав, усыпил их бдительность, убаюкал и, как змея, ужалил. Да еще как! Печенегов ударил в спину, то есть туда, откуда они менее всего ожидали.
Дружина печенежская недовольна была: ничем не поживились. В глаза князю не говорили, но за спиной ворчали:
— Обещал добычу, а сам едва свой хвост вырвал из лап коршуна.
А когда прибыли на становище князя Артака, тот сразу же спросил:
— А Нанкуль где?
Князь Борис за голову схватился. С этой сечей и бегством он совсем забыл о молодой жене.
— Боже мой, — шептал он. — Какой позор!
Надо немедленно скакать в Киев и выручать из полона Нанкуль. Там сейчас новгородцы и варяги хозяйничают. Победители. Они Бог знает что могут сделать с юной княгиней.
— Завтра же иду в набег на Киев, — заявил вечером Борис.
— Завтра не получится, — осадил Артак.
— Почему?
— Люди и кони истомлены, должны сил набраться, раны подлечить.
— Но там же Нанкуль, моя жена.
— А наша сестра. Думаешь, у меня за нее сердце не болит? С измученными людьми, на загнанных конях, да еще после разгрома, опять лезть в драку — это верная гибель. И Нанкуль не выручишь, и сам с людьми пропадешь.
Ох уж эта сорока длиннохвостая! Печенеги еще раны зализывали, коней овсом откармливали, а уж до великого князя донеслось: готовят поганые набег на Киев, и во главе них не какой-то хан степной, а русский князь.
— Ага, — потирал руки Ярослав, — проклюнулись братцы, объявились. Ну что, Эймунд Рингович, идем, встретим заблудших. А?
— Встретить можно, Ярослав Владимирович. Это дело не хитрое. Но ведь опять ускользнут в степи-то. Надо б ловушку устроить, заманить в нее и захлопнуть.
— Как ловушку-то устроить?
— Надо их убедить, что мы их не ждем. Мы празднуем нашу победу, на забороло пусть выйдут женщины в самых лучших нарядах своих, чтоб воинов там и не видно было. Пусть гусляры играют, тимпаны бьют. Южные ворота растворить настежь, стражу приворотную спрятать. Увидев это, они, конечно, ворвутся в город, мы их впустим и захлопнем ворота. Вот и в ловушке. Ну как?