Из кустов бесшумно появилась тень, подошла к сторожу и ударила его короткой дубинкой по голове. Шпынь и не охнул, повалился на бок. Сразу из кустов вышли еще трое или четверо. У одного в руках была длинная палка, он поднял ее над шатром, поймал петлю, спускавшуюся с сосны, и, подергивая, накинул ее на навершие шатра.
Все делалось в полной тишине, словно это и не люди были, а тени. И с поляны и из шатра доносился лишь храп да чье-то сонное почмокивание.
Когда навершие было захлестнуто петлей, а колья растяжек шатра почти выдернуты из земли, человек положил палку на землю, взялся за рукоять меча и негромко гукнул филином. В тот же миг шатер дернулся, подпрыгнул и взвился вверх, вырвав из земли колья и унося их туда же, ввысь, вместе с растяжками.
Шпынь очнулся, когда уже было светло, в лесу вовсю щебетали птицы. От росы все отсырело, костер окончательно угас.
Голова Шпыня гудела, он потрогал затылок и ощутил под рукой кровь, уже склеившую волосы. Осмотрелся. Все спали. Ничего вроде не изменилось.
«Кто же это меня?» — подумал Шпынь и оглянулся на княжий шатер. И не поверил своим глазам. Шатра не было.
Князь вроде на ложе, рядом на земле милостник, но шатра нет. Испуганно взглянув выше, он увидел скомканный шатер, вскинутый на Перунову сосну.
— Свят, свят, свят, — забормотал испуганно Шпынь и, вскочив, кинулся туда, где лежал князь. Подбежал и увидел, что и князь и милостник мертвы, а князь — без головы, ложе и потник залиты уже загустевшей кровью.
В ужасе заорал Шпынь во все горло и кинулся бежать прочь.
Почти нечеловеческий крик сторожа разбудил воинов. При виде случившегося всех обуял ужас. Никто ничего не мог ни понять, ни объяснить.
— Перун! Это Перун! — вдруг закричал кто-то.
— С чего ты взял?
— А глянь на сосну.
И в самом деле, на верхушке сосны, в которую когда-то ударил Перун, тряпкой болтался княжий шатер. Кто же мог его туда затащить? Конечно, Перун. Он же и убил князя с милостником.
— Шпынь! Где Шпынь? — орал сотский, но никто его не слушал.
Все бегали по лагерю, хватая седла, потники, сумки и убегали к логу, где паслись кони. Все словно обезумели, и никто никого не слушал.
Эймунд со спутниками приехал к ставке Ярослава уже ввечеру. Слез с коня, отвязал от луки кожаный мешок и пошел с ним в шатер к князю.
— Ну? — поднялся ему навстречу Ярослав. — Привез брата?
— Привез, — ответил Эймунд и вытряхнул из мешка голову. — Узнаешь?
Голова подкатилась к ноге князя, окропя кровью носок сапога. Ярослав побледнел, прикрыл глаза, словно боясь смотреть на нее, спросил осипшим голосом:
— Ты что натворил?
— Как что? — удивился варяг, — То, что ты мне велел.
— Разве я мог это велеть?
«Ах ты лиса желтохвостая, — подумал Эймунд. — Извернулся-таки».
— Ты приказал. Мы исполнили. Борис вот у тебя.
— Плохо исполнили, — проворчал Ярослав.
— Как умеем.
— Вас никто не видел?
— Откуда? Все дрыхли без задних ног, как и сам князь.
— А сторож?
— Этого пришлось усыпить дубинкой.
Ярослав вгляделся в лежавшую у его ног голову брата, носком сапога повернул ее к себе лицом:
— А ведь я его видел лишь отроком. А он уж вон как возмужал, забородел, не узнать. Эймунд!
— Слушаю, князь.
— Пошли кого-нибудь на Торг в Киев, пусть пустят слух, что князь Борис убит подсылами Святополка.
— А голову куда? Может, подкинуть Святополку же?
— Это будет слишком. Отчаянье Святополка будет неподдельным, а это ни к чему. Возьмем Киев, похороним Бориса с честью, а отсутствие Святополка на похоронах лучше всего подтвердит слухи о его вине.
— А когда на Киев-то пойдем?
— Вот теперь можно хоть завтра. Теперь главное — не упустить Святополка.
— Не упустим.
Слух о том, что князь Борис убит людьми Святополка, распространился по городу со скоростью огня, охватившего пересохший сушняк. Мало того, к вечеру уже называли имена убийц.
А вскоре подоспели и отроки Бориса, так глупо прозевавшие своего господина. Эти долдонили, что князя поразил Перун, утащив с собой на небо лишь голову. Хотел и шатер унести, да раздумал.
Сотский ни живой, ни мертвый предстал перед великим князем.
— Ну, раззява, сказывай, как погубили моего брата? — спросил, хмурясь, Святополк.
— Князь, — пал на колени сотский. — Не губил я. Прости.
— Кто был сторожем?
— Сторожем был Шпынь.
— Один?
— Один, князь.
— А почему не два-три?
— Так велел князь Борис, все были утомлены переходом, — догадался сотский свалить на покойного собственную промашку.