— Моя жена выглянула в окно, ее увидели дружинники князя и толпой ворвались в мой двор и начали требовать вина и жену. Я дал им дорогого вина; они выпили мое вино и съели угощение. А затем меня отвели в комнату к жене и привязали меня бородой к кровати, а сами в это время брали мою жену насилием. А потом сняли с меня штаны и начали бить по голому заду ногами. Слава богу, меня самого не изнасиловали.
Второй, с разбитым лицом и губами всмятку, кричал:
— А меня, когда я заступился за дочь, заставили целовать коня под хвост, и тот ударил меня в лицо копытом. В результате этого я лишился всех передних зубов.
— Содом и Гоморра! — слышались крики.
Святополк слушал внимательно, с суровым лицом. Вскоре жалобы слились в сплошной вопль. Святополк поднял руку. Как только наступила тишина, он рассудительно проговорил:
— Вышгород Владимиром отдан мне, но он ведет себя тут как тать. Но я не могу воевать с ним...
Воевода Свенельд, который сидел рядом с князем, подтвердил:
— С киевской дружиной мы не можем воевать. Тогда Владимир поднимет на нас всех сыновей.
Настас, предусмотрительно оглянувшись, проговорил:
— Князь, если ты сможешь утихомирить киевских дружинников, то мы станем твоими вечными другими. Будем любить тебя. Давать тебе деньги.
Настас намекнул:
— Владимир не вечен... И тогда начнется борьба за киевский стол.
Бояре поддержали его.
— Когда Владимир умрет, мы дружно станем на твою сторону.
— Хорошо, — сказал Святополк. — Если вы клянетесь в своих словах, то я вам помогу.
Настас поднялся и принес из угла крест. Встав перед Святополком, он поцеловал крест и провозгласил:
— Крест целую, князь, что буду стоять на твоей стороне.
Остальные мужи проделали тут же процедуру.
Со двора Настаса Святополк шел довольный. Свенельд все же был настроен скептически.
— Князь, как же ты сможешь утихомирить дружинников? За ними Владимир — он не даст их притеснять.
Святополк сознался:
— Пока не знаю. Силой, здесь, конечно, не возьмешь, а хитростью можно. Сейчас посоветуемся с матерью; она хитра, что-нибудь придумает.
Святополк нашел мать в ее келье, склонившуюся в молитве. Святополк и Свенельд встали скромно около входа. Келья была не очень просторна и скудно обставлена. Здесь был грубый стол, пара лавок у стен и узкая кровать, покрытая темным ковром из мягкой шерсти. На столе в шкатулке лежала Библия.
Ждать пришлось недолго, заметив мужчин, Юлия быстро закончила свою молитву. Она поднялась с колен и, присев на лавку около стены, предложила присесть и мужчинам.
Святополк и Свенельд сели напротив нее, и Святополк принялся рассказывать причину, по которой они побеспокоили ее.
Выслушав рассказ сына о произошедшей беседе, Юлия с осуждением заговорила:
— Содом и Гоморра! Владимир прилюдно объявил, что он христианин. Но он имеет множество жен и наложниц. Он угрозой смерти заставляет людей обращаться к Богу. В душе он был и остается варваром. Ему уготована дорога в ад. Но тебе перечить ему нельзя, — он ищет предлога, чтобы расправиться с тобой.
По лицу Святополка пробежала тень страха, и он согласился дрогнувшим голосом:
— Владимир — варвар, и семя его рабское. Силой мне нельзя противостоять Владимиру. А вот приструнить его дружинников все-таки надо. Вышгородцы поклялись на кресте, что если я заступлюсь за них, то они будут поддерживать меня.
Свенельд добавил:
— За нас пока стояли одни туровцы, и если за нас встанут и вышгородцы, когда начнется дележ наследства Владимира, то их помощь сможет решить многое. Глядя на них, и другие переметнутся на нашу сторону, киевские дружинники многим досадили. Люди хотят порядка.
— Порядка... — скептически промолвила Юлия, затем по-старушьи пожевала губами, размышляя в уме. Затем истово перекрестилась на иконку, висящую в углу, и заговорила с пылкой злобой:
— Владимир варвар. Самонадеянный, коварный, жадный. Это можно использовать, его победит разумное слово. Ибо со слова начался этот мир, и нет его сильнее.
Свенельд недоверчиво спросил:
— И как же Владимир, который уважает только силу, может склониться перед словом?
Она снова перекрестилась и, тяжело вздохнув, коротко проговорила:
— Ждите!
Накинув на голову черный капюшон, она вышла из кельи и отправилась в терем. У дверей горницы, где находился Владимир, дежурили двое дружинников. Один из них остановил ее недовольным вопросом:
— Чего тебе надо, монахиня?
Из горницы слышались громкие голоса, веселый женский смех. Поморщившись — Содом и Гоморра! — Юлия приоткрыла лицо. Дружинник узнал княгиню и уже уважительнее переспросил: