Теперь она принадлежит мне. И очень эгоистичная часть меня жаждет знать, как сильно она ненавидит этот мир и всех в нем.
Потому что теперь она в моем мире. В моей постели, в моей машине, в моих мыслях и на моих губах.
Они даже не знают, что она жива.
Дело о ее пропаже все еще открыто, не раскрыто.
Но за последние пять лет новостные заметки делались лишь для галочки. Изредка появляются сообщения о ее пропаже и фотографии Тенли, и кто-то интересуется, не видел ли ее кто-нибудь.
Они все отвернулись от нее. Память о ней со временем стерлась.
Неудивительно, что Скарлетт так и живет одна.
Быть так легко забытой всеми, кого ты когда-то знал. Быть отвергнутой собственной семьей. Мне больно за нее, и я прикасаюсь к ее лицу на фотографиях. Хотел бы я повернуть время вспять. Хотел бы спасти ее.
Я не могу изменить прошлое.
Но я могу сделать это для нее сейчас.
Того, что мне действительно нужно, нет в этой папке, и когда я смотрю на Алексея, он это знает.
— Она никогда не заявляла об этом открыто, — говорит он мне. — Так что найти имена будет нелегко. Но я составил список наиболее вероятных кандидатов, учитывая то, что ты мне рассказал.
В его отчете более пятидесяти имен.
— Ты, черт возьми, шутишь что ли? — спрашиваю я. — Неужели нет другого способа?
— Есть, — говорит Алексей. — Но полагаю, все зависит от того, насколько сильно ты хочешь, чтобы все оставалось в тайне.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Рори
Я проводил не так много времени в Нью-Йорке.
Бостон - это место, где я веду дела и провожу свободное время, не считая редких поездок в Ирландию к маме раз в пару лет.
Вполне логично, что Скарлетт притащила меня сюда, чтобы запустить маховик времени, спровоцировать те события, которые произошли с Итаном той ночью. Интересно, сколько еще поездок она совершила без моего ведома.
Адрес в файле - Парк-авеню.
Когда я вхожу в здание, замечаю, что оно располагается достаточно далеко от того, где сейчас живет Скарлетт.
Швейцар приветствует меня и спрашивает, к кому я пришел.
Я называю ему имена родителей Скарлетт, и он сразу же сообщает, что меня нет в списке. Когда я упоминаю, что хотел бы переговорить с ними об их дочери, маска вежливого слуги тут же слетает с его лица.
Он делает телефонный звонок, а затем без лишних слов провожает меня к лифту.
Когда дверь лифта открывается, меня встречает другая женщина в униформе горничной, которая приглашает меня войти в фойе.
— Вы хотите что-то рассказать о моей дочери?
Я моргаю, смахивая наваждение, которое представляет собой возникшая передо мной женщина. Она совсем не похожа на Скарлетт. У нее суровые черты лица, и она холодна. Слишком высокая и худая, и судя по ее виду, при одном взгляде на меня у нее во рту появляется горьковатый привкус желчи.
Она оценивает меня, мой прикид (мои джинсы и линялую футболку), так, словно к ее порогу только что подбросили мешок с мусором. А в руке у нее чековая книжка.
Это неправильно.
Все это неправильно.
Скарлетт в этом месте. Прикасающаяся к чему-то из этих вещей. Одевающая эту одежду. Разговаривающая с этой женщиной, которая совсем не похожа на мою маму.
— Ну что? — говорит она.
— Не могли бы мы с вами начать сначала? — спрашиваю я. — Меня зовут Рори Бродик, миссис Олбрайт.
— Мне все равно, кто вы, — огрызается она. — Что вы хотите рассказать о моей дочери?
Я даю ей повод сомневаться. Она мать, которая потеряла свою дочь. Я могу только представить, какими были для нее последние двенадцать лет, когда она гадала и ждала ее возвращения домой. Мне нужно верить, что именно это сделало ее такой бесчувственной.
— Вообще-то, — говорю я, — я надеялся, что вы сможете рассказать мне кое-что о вашей дочери. Я бы хотел помочь.
Она качает головой.
— Вы не репортер, — говорит она. — Или житель Нью-Йорка, если уж на то пошло. Откуда вы?
— Я живу в Бостоне.
Она вздыхает и покорно кивает мне.
— Я так и думала.
Она кладет чековую книжку на стол и драматично пишет, прежде чем сделать паузу и посмотреть на меня.
— Сколько?
— Простите?
— Сколько будет стоить ваше молчание? — требует она.
— Я лишь хочу помочь, — говорю я ей. — Я просто хочу докопаться до правды.
— Мне нечего вам дать, — говорит она. — А если вы решите продолжать в этом копаться, то не получите от меня ни цента.
— Неужели у вас нет никакого желания узнать, что случилось с вашей дочерью? — спрашиваю я.