Осталось прорубиться лишь сквозь живое заграждение личной охраны койсожского начальника – и в этот самый миг хазарская Лодия прорвалась-таки сквозь русское коло и, как вода из мехов, потекла в степь, устремляясь к Дону.
– Врёшь, не уйдёшь! Возьму живым! – шептал про себя Блуд, устремляясь в погоню.
Вместе с ним в сумасшедшую скачку последовал личный полк его тьмы. Каждый скок коня в такой гонке может стать последним, попади его нога в ховрашью нору или оступись в промоине. Но никто об этом не думает, пришпоривая боевых скакунов. Азарт схватки и дух погони пьянит молодые головы почище греческого вина, и летят они, играя со смертью, этой черноглазой красавицей Марой, хмельные и радостные, будто в Ярилин день.
Медленно, но неуклонно настигают русские кони койсогов, обтекают с обеих сторон, хотят замкнуть их в малое коло.
– Возьму! Возьму живым! – твердит про себя молодой темник. – Дорогая броня и чудный конь будут моими по праву!
– Живым! Живым! – вторят копыта его коня.
И вдруг происходит неожиданное: личная сотня койсожского князя делает рывок и, легко оторвавшись от остальных, уходит вперёд.
Блуд стегает коня, пытаясь ускорить бег, да где там! Койсожские кони, будто птицы, улетают в сторону синего Дона, растворяясь в степной дали.
Только тут Блуд начал осознавать, что добыча, которую он уже считал своей, разом упорхнула из рук. Предвкушение столь близкой победы сменилось острой горечью разочарования и досады. Замкнув коло вокруг оставшихся койсогов, Блуд с остервенением принялся крушить их всех до последнего.
Тем временем сын Кагана Уйзен, по примеру койсожского князя, также выстроил остатки своего Сердца в русскую Лодию и стал пробиваться к полуночи. Но то ли хазары уступали койсогам в лихости, то ли русы крепче держали коло, не удалось Уйзену сделать то, что удалось койсогам. Раз за разом бросались хазары на русские мечи, пытаясь разорвать цепь то в одном, то в другом месте, но не могли вырваться из Перунова кола.
Уйзен видел, как гибнут его верные храсмы, отчаянно штурмуя русские ряды, и с каждой попыткой его покидала надежда вырваться и уйти живым. А когда узрел, как пробивается к нему витязь на белом коне, с очами, горящими яростью, как укладывает тот урус одного за другим его лучших воинов, понял, что это и есть князь Сффентослаф. И ещё понял Уйзен-бей, что близится его неминуемый конец. Хотя хазарские воины стеной окружили своего начальника, и гибли от русских мечей, и стояли бесстрашно и твёрдо, но их становилось всё меньше и меньше.
И тогда Уйзен, отыскав взором сигнальщиков, дал им знак, указав своим слегка искривлённым лёгким мечом вниз, на землю.
Протяжно и заунывно запели хазарские рога, прося победителей о милости.
Натиск урусов разом ослабел, они обращали вопросительные взоры к князю.
Святослав также знаком велел остановить сражение. Запели турьи рога, сеча пошла на убыль и скоро вовсе стихла.
Хазары расступились, и из середины, в сопровождении нескольких охоронцев, выехал Уйзен.
Через узкий проход, образованный расступившимися воинами, сын Кагана подъехал к Святославу.
Они смерили друг друга взглядами.
«Совсем молод, но твёрд, как камень, – отметил хазарин, – и войском управляет получше греческих стратигосов…»
Святослав безошибочным внутренним чутьём определил в противнике сильного и опытного воина, который весь клокочет от позора и унижения. Но внешне хазарин был спокойно угрюм, только подрагивание скул выдавало его нервное напряжение.
– Чего хочет князь урусов? – перевёл слова Уйзена толмач, говоривший на славянском совершенно чисто.
– Хочу, чтобы вся Хазария отныне мне подчинилась, а её земли до Волги отошли Киеву!
Хазарин вспыхнул, глаза его ещё более сузились, и в них блеснула ярость. Стараясь овладеть собой, он ответил хриплым от волнения голосом:
– Я, Уйзен-шад, сын Великого Кагана, брат Яссааха, и земли мои простираются до Бузан-реки. А от Бузана до Итиля земля не моя, отцовская, и отдать тебе её никак не могу…
– Земли у Дона я сам взял, – отвечал Святослав, – вернул то, что мне принадлежало. А Яшака покарал за то, что он слово своё нарушил.
На какое-то время залегла тишина.
– Значит, земли за Доном не твои, – задумчиво продолжил Святослав. – А как насчёт вятичей с радимичами?
– Эти земли мои, – мрачно ответил пленник, – коль победил меня, уступаю их тебе.