— Боже праведный... как же так. Господи? — И спросил бессмысленно: — Насмерть?
— Убивают насмерть, отче.
— Упокой душу раба твоего новопреставленного, — закрестился Паисий, рухнул на колени, забормотал молитву, перебивая её несвязными восклицаниями: — Зачем... почему... Вандалы, варвары! — Встал, держась рукой за сердце — Ох, боярин, не могу уразуметь ;случившегося... Какая же потеря для славы русской...
— Да, потеря, — согласился Ягуба, внимательно наблюдая за монахом.
— Нищим он был, безобидным, увечным... Кому какая корысть в его смерти?
— То лишь убийцам ведомо.
— Ох, да что же это делается? Из каких мук вышел, выжил, уцелел, чтобы на родине... Господи!
— Причитаниями розыску не поможешь, отче. Покажи-ка мне список «Слова». Может, и есть там какая ниточка для начала?
— Сейчас, сейчас, боярин, только вот с мыслями соберусь... Сердце захолонуло... — Монах тяжело встал с колен, сделал шаг, оперся на ларь. — Ноги не идут... беда-то, беда... — Побрёл, шатаясь, к полкам. — Намедни в переплётную намеревался отдать, да забегался с книгами для великого князя, не успел... Тут вот и оставил...
Ягуба за монахом не пошёл, сел, глядя в окошко.
— Где же он? — донёсся до него голос Паисия.
Ягуба ждал. Монах всё не шёл. Только слышно было, как сопел он за полками, время от времени вопрошая кого-то невидимого:
— Да где же список-то?
Наконец вышел из-за полок, неверно ступая, подошёл к Ягубе, упал перед ним на колени.
— Не казни, боярин, похитили! Нет моей вины в том... Господи, единый список был... и певца нет...
— Ключ от библиотеки у кого?
— У меня, боярин, вот он. — Паисий стал рвать ворот рясы, потянул за шнурок, вытащил ключ. — Как же, вот он, на сердце ношу, рядом с крестом... Второй у великого князя...
— Не трясись, отче, проверь ещё раз.
— Да проверил я, всё проверил... — Он проворно вскочил, бросился к ларям, стал открывать их один за другим, заглядывать, выбрасывать из них листы пергамента, свёртки рукописей, какие-то обрывки, перья... — Нету!
— Нету, — повторил Ягуба. — Я доложу великому князю, подумаем, как с твоим нерадением быть...
— Да, да, конечно... теперь всё едино... — Паисий сел, уставился в пол. — Вчера, когда уходил, здесь он был, здесь, сам видел...
Ягуба ушёл.
Паисий опять опустился на колени и стал молиться — вслух, истово; по лицу его текли слёзы...
Великий князь спал долго.
Ягуба несколько раз заглядывал в светёлку, даже кашлянул осторожно — так не терпелось сообщить весть.
Наконец Святослав поднялся.
Боярин тут же поскрёбся в дверь, всунул голову.
— Потом, — отмахнулся великий князь.
— Доброе утро...
— Сказано, потом!
— Воля твоя, государь, только я хотел сообщить, что татьба[57] у самых киевских стен.
— Неужто не видишь, что не до того мне...
— Убит певец твоей милости, государь, — быстро произнёс Ягуба.
— Не может того быть, боярин! — На лице Святослава отразилось такое недоумение, растерянность, что Ягуба даже заколебался в правильности своих предположений.
— Увы... — произнёс он с приличествующей сообщению скорбью.
— Как убит? — Святослав запахнул заячью душегрейку.
— Ночью в постели зарезан. И жена его невенчанная, по имени Мария. Та — во дворе. И слепой гудец Микита там же...
Святослав опустил голову, зябко поёжился, сунул руки под душегрейку, отчего стал похож на больную птицу.
— Горестная весть. Певец был от Бога дивным даром взыскан. Помолимся за упокой его души... — Святослав перекрестился. — Недосмотр, боярин, чреватый последствиями, а?
— Уж не на меня ли, великий князь, вину поворачиваешь?
— Говорю — недосмотр.
— Моё дело — всё, что на твоём дворе.
— И в стенах киевских.
— А он твоим повелением за стеной на жительство был определён.
— Это так... Закажешь сорокоуст из моей казны.
— Ещё убит на том же дворе дружинник князя Романа.
— Дружинник Романа убит? — растерянно спросил великий князь.
— Увы, — повторил Ягуба.
— Чего ему там понадобилось?
— Не знаю, государь. Мёртвые молчат.
— Это верно, мёртвые молчат... Кто нашёл трупы?
— Обходчик. Сразу же мне донёс. Я приказал рта не открывать, трупы убрать тихо...