Земля задрожала от топота копыт.
Замойский поправил забрало, вынул копьё из стремени, опустил его так, что хищное жало нацелилось прямо в грудь Святославу, прикрылся щитом и пригнулся к шее жеребца. Он скакал в самом острие клина, образованного закованными в латы рыцарями.
О таком построении Святославу не приходилось ещё слышать даже от бывалых воинов. Что противопоставить ему? Оставались секунды, за которые следовало решить: помчаться ли навстречу и сшибиться в рубке, опасной для легковооружённых русских, или же медленно отступать, отстреливаясь?
А поляки всё приближались.
Уже отчётливо виднелся пёстрый герб на щите Замойского.
Святослав метнул в него сулицу, не попал, выхватил меч, прикрылся щитом, дал шпоры коню, но в этот момент один из телохранителей оттеснил князя, бросил своего коня вперёд и поднял его на дыбы, преграждая путь Замойскому. Копьё рыцаря вспороло брюхо несчастному животному, конь рухнул, копьё вырвалось из рук поляка. Но он успел выхватить меч, ударить падающего вместе с конём телохранителя... Святослав послал коня влево, чтобы обогнуть упавшего и атаковать рыцаря, но не успел — накатила железной волной вся тяжеловооружённая польская рать.
Казалось, ничто не устоит перед ней, сомнёт своей массой кольчужных русичей, опрокинет, изрубит.
Но удар захлебнулся. На земле бился в агонии конь телохранителя с распоротым брюхом, и вороной жеребец Замойского танцевал на задних ногах перед ним, не решаясь переступить. Сам Замойский с трудом удерживался в седле, отбиваясь от наседавшего на него Святослава. Рыцари сгрудились, началась беспорядочная сеча.
Залитый кровью сражённый телохранитель поднялся с земли, схватил Замойского за ногу, сдёрнул с седла, и тот грохнулся на землю, беспомощный в своих тяжёлых доспехах. Тут же телохранитель рухнул сам под ударом вражеского меча.
Послышалось могучее: «Волынь!» Это боярин Вексич повёл в бой засадный отряд. Князь закричал что-то, что и сам потом не мог вспомнить, и по тому, как вдруг попятились ляхи, понял, что одержал победу.
Они взяли богатую добычу: полторы сотни боевых коней, три десятка тяжёлых доспехов, мечи, изукрашенные самоцветами, не говоря уже о выкупе, что заплатили за себя взятые в плен паны и рыцари. На совете решили не идти в Сандомир, не гневить удачу.
Владимир встретил победителей колокольным звоном, криками «Слава!» и женским плачем — необъяснимо, как успели узнать жены о погибших.
Два дня пировал Святослав со своей дружиной. Утром третьего дня, выбив в бане веничком остатки хмеля, он взял из своей доли, которая находилась под присмотром боярина Вексича, несколько колец, золотой медальон франкской работы, золотую цепь, сложил всё в платок, увязал узелком.
— Кому это, князь? — спросил боярин.
— Вдове убитого телохранителя.
— А ты знаешь, сколько тут? — спросил неодобрительно Вексич. — Городок можно купить.
— Вот пусть и купит да живёт безбедно и детей поднимает. Я узнавал, двое у неё...
— Ежели каждую вдову так жаловать...
— Не каждую. Убитый нам битву выиграл, — раздражённо перебил боярина Святослав.
Вексич промолчал, потом взглянул испытующе на молодого князя, словно прикидывая, стоит ли говорить с ним откровенно.
— Я заметил, князь, в походе ты был недоволен, как мы с Холмским ретиво добычу собирали, — решился и заговорил он.
Святослав с вызовом сказал:
— Да, недоволен.
— Холмский твой вассал. И княжество у него — один городок Холм, чуп» поболе польского местечка, одно название что городок. У боярина Басаёнка вотчина и та обширнее. Но дружину князь держит не меньше нашей. Ко двору едет — три воза подарков везёт, полсотни челяди. Откуда?
— Походы за межу?
— Именно. И потому он, хоть и подручный князь Волынского престола, но сам себе господин. Никто его с Холмского престола не ссадит, а помыслит — так он и откупится, и отобьётся. У него в подвалах сундуки, полные золота.
Вексич замолчал.
Святослав ждал, что скажет он дальше.
Иное дело ты, князь. Взял ты Волынский престол не силой, не разумом, не правом, а, прости меня, только волею отца, великого князя. Не ровен час, случись что с Всеволодом Олеговичем, пошатнётся он, и придётся тебе на другой, пониже стол садиться — в Северск, Муром, Карачев... Или ещё куда. А сегодня мы в большом прибытке. Дай Бог, ещё несколько лет так, и можно не думать о столах: такую дружину наберёшь, что своей силой сможешь любой удержать — лествица или не лествица. Я с тобой пошёл, о твоём благе радею, не о своём. Моей корысти здесь нет. Мне дед столько оставил, что могу и волость купить. И будет вотчина. Но не престол! У вас столы, а у нас, бояр, только княжеская служба. Вот я и служу тебе — верой и правдой.