— Постой, князь, — медленно заговорил Ратша, — мы сюда за делом приехали, а ты всё порушишь мановения одного ради.
Святослав нечаянно шевельнулся в своём закутке, и с колен на пол с шумом упала книга.
— Кто здесь? — раскатился зычный голос отца. — Выходи!
Святослав сжался испуганно, потом взял себя в руки, неспешно вышел в библиотеку, прошёл за полками и, оказавшись за спиной отца и Ратши, сказал:
— Это я, князь. Читал в каморке отца Игнатия, задремал, книга упала... извини...
Отец внимательно вгляделся в лицо сына.
Святославу показалось, что в тусклом свете светильника лицо отца плывёт, меняется, растекается, то приближаясь, то удаляясь. Наваждение рассеялось от вопроса Ратши:
— Задремал, говоришь? И не слышал, как мы вошли, княжич?
— Не слышал.
— Аристотель? — Отец указал глазами на книгу в руках сына.
— Эсхил.
— Это ты молодец, что Эсхила читаешь.
— И засыпаешь над ним, — хохотнул Ратша.
— В молодости я мечтал возродить в Киеве античный театр, что так бездумно погубили ромеи у себя в Византии, увлёкшись конными ристалищами на ипподромах. Митрополит воспротивился, — сказал князь и пошёл к ларям, где стояли две сулеи с вином.
Свет упал на князя Всеволода, и Святослав в который раз подумал, до чего красив его отец. Он был в лёгком хиновском[9] халате, распахнутом на груди. Золотистые волосы курчавились над могучей, как ствол дуба, шеей, небольшая ухоженная бородка и подстриженные усы пшеничного цвета оттеняли пунцовые губы, а воспетые в сотнях песен бесовские зелёные глаза в тёмных ресницах чуть щурились привычной усмешкой.
— Не засиживайся, иди спать, — сказал князь. — И ты, боярин, иди. Завтра тебе чуть свет вставать, к приезду дорогих гостей готовиться. — Он вышел из библиотеки, взяв с собой сулею с вином.
— Как мой младший у тебя в дружине себя показывает... — спросил боярин Святослава и добавил, словно вспомнил: — Княжич?
— Трудновато ему: на два года моложе всех. Но тянется, не уступает. — И так же, после паузы, добавил: — Боярин.
Ратша мгновенно уловил упрёк и то, как произнёс это слово княжич, и рассмеялся.
— Ты же знаешь, княжич, мы с твоим отцом тоже вот с таких лет вместе, не разлей вода. И в бою, и в пиру...
«И с киевскими непотребными жёнками», — добавил про себя неприязненно княжич.
— И на охоте, — словно прочитав мысли Святослава, плотоядно и насмешливо протянул боярин.
— А о каких дорогих гостях говорил отец? — Святослав не заметил, как в его речь ворвалась та самая насмешливая интонация, с которой всё время говорил боярин.
— Твой младший дядя приедет.
Святослав радостно улыбнулся — он любил дядю Мстислава, родного брата матери.
Мстислав приехал в середине дня. Его сопровождали трое ближних бояр и два десятка дружинников, каждый со своим меченошей. Если считать ещё слуг и коноводов, приезжих набралось почти с сотню человек. Просторный двор загородного дома сразу стал маленьким и шумным.
Дядя расцеловал княгиню Агафью, шумно поздоровался со Всеволодом, стиснул в объятиях Святослава, подхватил пятилетнего Ярослава, поднял его на вытянутых руках, потом расцеловал в пышущие румянцем щёки, отдал дядьке и подошёл к толпе нянек и мамок.
— Что это у нас тут такое глазастое? — спросил он и присел на корточки перед самой младшей дочерью Всеволода двухлетней Анной, черноглазой и черноволосой.
— Это твой дядя Мстислав, — сказала дочери княгиня Агафья.
Анна серьёзно поглядела на князя. Он подмигнул ей, и девочка снисходительно улыбнулась, отчего на щёчках появились вкусные ямочки.
— Ты смотри какая черноглазая — в нашу породу! — сказал Мстислав сестре, взял на руки девочку и несколько раз высоко подбросил её в воздух. Княгиня Агафья испуганно охнула, а девочка счастливо засмеялась и сказала отчётливо:
— Ещё!
— Ладушка ты моя! — Мстислав ещё раз высоко-высоко подбросил ребёнка, поймал, прижал к себе и спросил громким шёпотом: — Пойдёшь к дяде?
Анна спрятала лицо и едва слышно ответила:
— Не...
Святослав смотрел на них, с трудом удерживая на лице улыбку: после того, что он случайно услышал вечером в библиотеке, всё происходящее казалось ему фальшивым, а слащавая картина семейного счастья вызывала раздражение.
И потом, когда пировали с Мстиславом и его ближними боярами, всё это продолжалось: Всеволод время от времени обнимал княгиню за плечи, ласково притягивая к себе. А мать вскидывала на мужа глаза, такие преданные, любящие, глупые, что у Святослава каждый раз ныло сердце — как она могла, как ей удалось забыть всё вот так сразу, забыть слёзы долгих одиноких ночей, тоску бесконечных недель, обиду и ревность. Неужели она не понимает — всё это для Мстислава. Уедет брат — и умчится отец в Чернигов к своим тамошним непотребным бабам. А всё это — только игра, и ведётся она ради того, чтобы выторговать что-то у Мстислава...