Описание природы, живые картины быта, ратного обучения и праздников дают ощущение полного присутствия в тот исторический период и сопричастности происходящему, и эта магия не отпускает до самого конца книги.
Трилогия «Святослав. Возмужание», «Святослав. Хазария», «Святослав. Болгария» – прекрасный подарок читателю, любящему нашу историю, в которой сокрыты многие ключи и нынешнего, и грядущего!
Уверен, после прочтения вам захочется вернуться к более раннему периоду нашей истории и узнать о том, как начиналась Великая Русь при князе Рюрике. Свою версию о Рюрике и его братьях мы изложили совместно с авторами в книге «Рюрик. Полёт Сокола». Будут и другие книги о том времени. Сейчас работаем над книгой об Олеге Вещем. Необходимо восстановить память. У кого нет прошлого – нет и будущего.
Часть первая
Русский пардус
Глава первая
Приход Великого Яра
Зима, студёная и снежная, всё не хотела уходить. И хотя слабело её холодное дыхание, ещё крепко держала в своих ледяных объятиях Непру-реку[1], и повсюду на полях лежало нетронутое белое покрывало.
Но вот сквозь морозную мглу с небесного свода выглянул Хорс, разогнал тучи и направил свой золотой воз по синей сварге в неизменный путь с восхода на закат.
Жаркие огнебожьи стрелы устремились к земле, рассыпались серебряными искрами по сугробам в полях и озарили стольный град Киев, стоящий на холмах у самой реки.
Заиграли весёлые лучи Хорса на заиндевевших, остро затёсанных брёвнах городской частокольной стены, на резных карнизах и коньках княжеского терема, заискрились в ледяных сосульках, свисающих с крыш гостевых дворов, домов темников, тысяцких и бояр, что раскинулись в самом центре, а также строений простых горожан на окраинах.
Заблистали лучи на обледенелых бородах и усах деревянных богов на Перуновой горе, скользнули по золотому кресту Ильинской церквушки, в которой служили христианские попы. Побежали-поскакали вниз, к Подолу, через крыши рукомысленников[2] – медников, кузнецов, гончаров, кожевников и прочего мастерового люда, и далее – к самому берегу, через большое Ратное поле – место сбора киевской дружины.
Всё выше поднимался Хорс, сильнее раскалялись его лучи, и всё чаще стали звенеть первые капли оттепели. Вскоре потекли ручейки, а потом и бурные потоки побежали, торопясь, по киевским улицам к Непре. Белый снег стал серым и рыхлым, разбрызгиваясь жидкой кашицей под ногами.
И не выдержал незаметно подточенный вешними водами лёд на реке – раздулся и лопнул её ледяной панцирь, как скорлупа прорастающего семени. Затрещали, тяжко заворочались огромные льдины-крыжины, ломая и круша друг друга, сбиваясь в кучи, подобно неразумным овнам, мешая прибывающей воде. Непра, а вместе с ней Почайна, не вмещаясь в русле, стали выходить из берегов, заливая Подол, Зелёный Яр и Житное Торжище. Разбушевавшаяся река выбрасывала там и сям на берег вместе со льдинами и мусором живых рыбин.
Как чаще всего бывает, большая вода пришла ночью, когда уставший от дневных трудов подольский люд крепко спал.
Жена кузнеца по прозвищу Молотило, её все так и называли – Молотилиха, пробудилась от громкого собачьего визга, временами переходящего в вой. Что там стряслось? Полусонная, она осторожно, чтобы не потревожить спящих дочь и мужа, опустила босые ноги с печи, и… невольно вскрикнула, когда кто-то холодными как лёд перстами схватил её за босые ступни. Она вмиг лишилась остатка сна, но ещё не сразу уразумела, что это не кто-то, а вода. Когда же поняла, то затрясла за плечо мужа:
– Проснись, скорее, Стоян, беда! Да просыпайся, наконец, Почайна уже в хате, а тебе хоть гром греми! – Сама тут же босая, простоволосая, пробежала по обжигающе холодной воде к двери, отыскала на ощупь сапоги, накинула кожух и кинулась собирать на скорую руку, что попадется, натыкаясь в темноте на лавы и углы стола.
– Что стряслось, Ганна, чего мечешься? – сонно проворчал кузнец, потирая лик тяжёлой дланью. Но как только ноги его вместо соломенной подстилки оказались в ледяной воде, он сам задвигался неожиданно проворно для его высокой сутулой фигуры. Молотило первым делом схватил с припечка несколько сушившихся там лучин, разгрёб голой рукой остатки пепла в печи, найдя несколько красноватых угольков, раздул их сильным своим дыханием и зажёг лучины. Опустил их в горшок, стоявший в глиняной миске с водой, а от одной зажёг стоявшую посреди крепкого стола плошку – её кузнец сработал из узорчатой меди тогда ещё, когда родилась дочь. Плошка была сделана так, чтобы свет падал только на одну сторону, а если надо было выйти на улицу, то и вовсе прикрывалась колпачком, что не давало огню погаснуть даже на сильном ветру.