Кузнец подбежал к девушке, потрогал дочь конюха, подумав сначала, что та перебрала и упала, в темноте не разобрав дороги, но резко отдёрнул руку, когда дотронулся до чего-то липкого да тёплого, как парное молоко. Это, казалось, разлилось по всему телу девушки, пропитав одежду насквозь.
Горло Феодосии было разорвано, а в глазах застыл ужас. Это Ладимир смог рассмотреть, когда над головой его засветили лампады, что вынесли гуляющие в таверне. Простой люд, услышав крик, тоже выбежал на улицу, вооружившись кто ножами, кто вилами, а кто успел прихватить топор. Места-то дикие, рядом лес густой: то волки, то медведи могли забрести, хотя последние, после летнего сезона наетые, уже залегли в спячку.
– Душегуб! – закричала кухарка.
Кузнец и не понял, что это баба на него орала. Только когда его схватили, дошло: люди заметили его у тела девушки, в крови, так она его быстро заляпала.
– Вы чего? – Ладимир тряхнул рукой, и два мужика, что изо всех сил удерживали его, отлетели в сторону.
Гусак, выставив перед собой вилы, угрожающе тыкнул в грудь кузнеца и выкрикнул:
– Не глупи, Ладимир! Мы все видели, как ты склонился над Феодосией! Чего ты тут один делал?
Кузнец мельком посмотрел на Аксинью. Заметив его взгляд, та испуганно скользнула в тень, спряталась за спину мужа.
– Ведите к воеводе, – обречённо выдохнул и опустил голову Ладимир, ни словом, ни взглядом не выдавая любовницу, – пущай он рассудит.
Глава вторая
Воевода кряхтел. Мучившая болями подагра не давала ни спать, ни сидеть, ни есть. Пальцы страшно опухли и вывернулись, походя на сухие корни дерева. Он уже не мог держать меч, как раньше, да и в седле забыл, когда последний раз сидел. Твердислав Чермный уже замечал тень смерти у порога. Чувствовал её приближающееся дыхание. Все чаще воевода задумывался о добровольной отставке, но жадность не позволяла уйти с должности, тем более что на тракте все налажено.
Чермный многим промышлял: получал взятки от торгашей, когда те вели мену некими товарами, закрывал глаза, что иногда перевозили баб и продавали их туземцам в неволю. Последнее особливо каралось, но тащили не местных, а краденых красавиц из далёкого северного поселения. То дикое племя, хоть и признавало волю князя на территории, держалось обособлено от его народа. Молились духам леса, а христианские храмы обходили стороной. Северяне самостоятельно справлялись с бедами, и у них был свой голова, отвечавший за все. Сложностей Твердиславу не доставляли, ну окромя нечастных стычек с охотниками за пушнину. Худо-бедно мирно существовали. И тут неожиданная напасть. Убийства. Да не одно. Напуганный расправами люд стал искать виновных. Потащили к воеводе то ярых пьяниц, то людей поопаснее, а иногда притаскивали и самих северян, требуя от Твердислава скорой расплаты над убивцем. И поди ж ты разберись, за что требуют наказать: то ли за настоящее лиходейство, то ли из-за личной обиды – что северяне в добыче лучшие охотники.
А пуще всего воевода тревожился не от убийств. Люд всегда губил друг друга, то от пьянки, то за золото, то от ревности. Но душегубства, начавшиеся месяцев шесть назад, разволновали простой народ и были настолько жестокими да загадочными, что молва о трупах, лишённых крови, растерзанных в разных уголках вверенного ему края, наконец достигла ушей князя. Ярый пьяница и игрок взял да потащился прямо на тракт к воеводе и так не вовремя.
Старый князь любил женщин и охоту. Последнее его и сгубило, когда тот наведался к Чермному с проверкой, хотя поговаривали, что если бы не подранок, то сгинул бы князь от сифилиса. Но о мёртвых или ничего, или… Тут воевода перекрестился и прикрикнул:
– Ивашка!
Молодой отпрыск осьмнадцати лет, что прислуживал Твердиславу, мгновенно откликнулся, вбегая в светлицу. Детина был слабоват умом, но настолько добросердечен и услужлив, что сызмальства прижился у воеводского дома.
– Слушаю, воевода-батюшка, – и ойкнул, получив подзатыльник. Твердислав страсть как не любил, что Ивашка называл его батюшкой, от этой дурной привычки поговаривали глупые кухонные бабы, что служка внебрачный сын воеводы.
– Почта есть?
– Есть, батю… господин, – сразу же исправился паренёк, неуклюже вытирая вечно текущий нос рукавом. – Токмо доставили.
– Так неси скорее. – Воевода охнул, кое-как поднимаясь на ноги с кровати, что по причине болезни давно расположилась в рабочей комнате, где он, ограниченный в перемещениях ел, работал и принимал частных гостей.