Воевода не ответил, только низко склонился.
– Верно. – Посему было видно, что князь явно намекает воеводе, что знает что-то большее и готов вроде на мировую со стариком, но границы желает поставить жёсткие. – Свои покои предоставил. Все, что сам имел!
– Вот и хорошо. Того, что имеешь, хватит! А коли кончится, то я добавлю. – Загорский темнил про участие светлого князя в строительстве крепости и давал понять, что выбора у воеводы не так много, придётся крутиться или отвечать за смерть старого князя, за невесть откуда взявшегося душегуба.
Твердислав в бессилии сжал и разжал кулаки. Закрыл глаза и, проморгавшись, осторожно ответил:
– Сделаю, князь, все чин по чину, предоставлю счётные ведомости и казну, что хранятся в тракте, а там уже ты сам примешь решение, сколько добавить, а сколько на нужды народу оставить. Зимы здесь лютые, и надобно ещё закупить у северян мороженого мяса да солений на всякий случай.
– За продовольствие не переживай, воевода, привёз я тебе для зимовки товаров да еды. Не дам своему люду голодать. Всем хватит! Обоза жди через два дня, так как вырвался я вперёд. Подготовь холодные склады да открой зерновые, чтобы посмотрел я, достаточно ли муки на хлеба заготовил. Не трогай северян! Без нужды они нам пока. Сами охоту да добычу вести будем. Мои вояки работы не боятся, да и холопов я за собой привёл. – Князь поднялся, на этом, попрощавшись с воеводой, и шатающейся походкой пошёл в выделенные для гостя покои.
Ивашка, гордый, что сопровождает самого Загорского в опочивальню, без устали болтал, как рад повидать молодого князя, что впервые узрел такую красивую кольчугу. Сказывал, как сурьезно готовились к приезду светлого гостя. Князь между делом поинтересовался, что поручили самому Ивашке, а кому вверили самое ответственное.
– Ну-у, – протянул парнишка, утерев текущий от простуды нос, – все важные задания всегда у Никиты Головомоя! Но и я, я тоже важный! Вот, письмена сам таскаю!
Князь поблагодарил, кинул серебряную монетку на сладости и зашёл в покои. Знатные хоромы выделил князю воевода. Широкие окна, большая кровать, стол, да свечи горели. Свежее белье. Соленья, мясо вяленое да вино стояли на белоснежной скатерти.
Трофим часть свечей тут же загасил, чтобы снаружи не позволить любопытным рассмотреть князя.
– Поразузнай про этого Никиту, Трофим! – тихо шепнул Святослав.
Княжий муж опосля вышел на улицу совершить обычный обход, проверить расположение отряда да как с конями стременные воеводы управились.
Глава шестая
– Марфа, уходи, мне с дочерью поговорить надобно! – Воевода бесцеремонно вторгся на женскую половину дома.
Женщины вышивали до поздней ночи, и Чермный отметил, как зарделась дочь: явно обсуждали князя да мужиков, что приехали с ним заодно. Одно слово, бабы, чего с них взять! Жена послушно поклонилась и вышла, оставляя отца наедине с Софьей.
– Пойдёшь сегодня к князю! – без предисловий объявил Твердислав и старательно уводил взгляд от единственной кровинки.
– Но батюшка! – Та схватилась за сердце и склонилась над столом, такое постыдство предлагал собственный отец.
– Полно, полно, – погладил он по волосам расплакавшуюся дочь. – Ежели князь будет доволен, то, возможно, батюшка твой не только сохранит свою голову, но и состояние и почёт. Так что постарайся, доченька. Порадуй князя.
На выходе из палаты Марфа схватила его за руку. Впилась ногтями так, что воевода скривился от боли. Жена мстительно смотрела в глаза супругу. Значит, стояла подле двери, подслушивала. Твердислав кое-как сдержался, чтобы не отпустить кулак на лицо гордой красавицы.
– Пусти! – прорычал Чермный. Как у жены получилось остаться непокорённой, воевода не знал, но ломал её он знатно. В военном походе отвоевав девку, предварительно вырезав всю семью, Твердислав не мог надышаться этой воинственной бабой с невероятными глазами.
А после родов охладел и боле с ней не ложился, отпустило.
Жена к мужу не просилась, так они и держали нейтралитет, но вот опять стычка! Первая за восемнадцать лет с рождения дочери.
– Пусти, – прошипел воевода, и ярость начала расти в его груди. Он поднял свободную руку и, раскрыв клешней, положил на белое лицо жены, отодвигая женщину дальше от себя, как чумную собаку.
Марфа опомнилась, выпустила рукав и поторопилась к дочери в светлицу, откуда доносился тихий плач. А разъярённый зверь, вселившийся от пережитого в Чермного, требовал разрядки.
– Батюшка. – Ивашка радостно суетился у молчаливого воеводы, готовя его ко сну. Снял тому штаны, рубаху и надел ночную. – Князь-то какой статный, жалко, глаза нет, а так всем вышел. И говорил со мной. – Воевода насторожился и внимательно посмотрел на служку, что собрал грязную одежду и теперь занялся больными ногами, намазывая их вонючей мазью, такой, что глаза горели.