- Мудрость не может устареть, как не может устареть тяга людей к добру и счастью, - спокойно возразил Глеб.
Он сидел в кресле с подлокотниками, откинувшись на спинку и закинув ногу за ногу. Глаза князя были полузакрыты, вид был безразличный.
- Ты не болен ли, - спросил Ян Вышатич.
- Болен, друже, - вяло ответил Глеб, - не телом, но душою.
Ян Вышатич покачал головой и отодвинул от себя толстую книгу в обложке из телячьей кожи.
- После такого-то чтива не мудрено, - насмешливо заметил он.
Глеб промолчал.
Он и в Тмутаракани не очень-то ладил с грубоватым боярином и был рад, вернувшись на Русь, что отец оставил Яна Вышатича при себе. И вот, после двух лет княжения Глеба в Новгороде, отец прислал к нему именно этого человека как свое доверенное лицо. Святослав ожидал, что сын станет слать к нему в Чернигов богатую дань, но так и не дождался.
- Не возьму я в толк, княже, на чью мельницу ты воду льешь? - промолвил Ян Вышатич после короткого молчания. - Куны в рез[127] лихварям[128] брать запретил, «дикую виру»[129] отменил, обельных холопей[130] на волю отпущаешь. Не по закону это.
- Повторяю тебе, неразумному, второе лето в Новгородской земле недород, - устало промолвил Глеб, нервно покачивая ногой, - народ озлоблен…
- А лихвари и бояре после твоих запретов? - вставил Ян Вышатич.
- Эти потерпят, - лениво отозвался Глеб, - не на ихней шее хомут.
Боярин недовольно хмыкнул.
- Батюшка твой велел мне… - начал было он, но Глеб прервал:
- Батюшке я все в грамоте отписал, и грамота сия уже в пути.
- Значит, отказываешь Чернигову в дани, князь? - повысил голос Ян Вышатич, барабаня пальцами по столу.
- Сколь мог, дал, а больше не взыщи, боярин.
Недовольный поднялся со стула гость, попрощался без особого почтения в голосе и скрылся за дверью. Было слышно, как сапоги его протопали по половицам до другой двери, за которой стояли на стороже княжеские гридни. Глеб уловил голос гридничего[131] Олексы, который о чем-то спросил вышедшего боярина, и расслышал сердитый голос Вышатича: «Да с вашим князем разве столкуешься! К епископу пойду…»
Глеб усмехнулся.
«Иди, жалуйся!» - подумал он.
Епископ новгородский Феодор с вокняжением Глеба в Новгороде не мог нарадоваться на молодого князя, видя его почтение к Церкви, знание священных текстов и греческого языка. До Глеба епископ-грек мог разговаривать на родном языке лишь с келарем Софийского собора Миной да еще с редким торговым гостем, добравшимся из Царьграда до новгородского богатого торга.
Подворье епископа порадовало зоркого на глаз боярина добротностью каменных построек, чистотой, крепкими запорами на клетях и медовушах.
«Видать, есть что оберегать! Да и по рожам челядинцев видно, что сытый стол у епископа».
Владыка Феодор не скрыл своей радости при виде посланца князя Святослава, коему он во многом был обязан епископской кафедрой.
На расспросы о поборах и внесении церковной десятины в епископскую казну Феодор рассыпался в похвалах князю Глебу, мол, умеет он и с купцами ладить, и с лихварями, и с ремесленниками. Десятину исправно платит, а поборы с зависимых людей взимает по-божески.
- Вот как? - сделал удивленное лицо Вышатич. - Десятину князь Глеб платит и поборы взимает, а дань в Чернигов шлет просто курам на смех! На недород ссылается.
- Истину молвит князь, - со вздохом сказал епископ. - В прошлом году ранние заморозки хлеба побили, ныне от дождей все сгнило. Худо смерды по селам живут, голодают. Князь Глеб многие недоимки простил, из своих амбаров жито продает голодающим по малой цене. Все равно люди липовые листья едят, давленину и веверечину, хоть и грех это. Думал князь в Ростовской земле хлеба закупить, но там тоже неурожай.
- Стало быть, в непогоде все зло? - недоверчиво усмехнулся Вышатич.
- Если бы, боярин, - покачал головой епископ, - если бы… Безбожный Всеслав, идя из Заволочья к Изборску, большое разоренье причинил землям новгородским: села жег, мельницы на Волхове рушил, едва в Новгород не ворвался. Да князь Глеб оборонил город, храни его Господь! Великое множество язычников-вожан вел за собой Всеслав, так не одну тыщу посекли их новгородцы в сече на реке Коземли. Было это в позапрошлом году в октябре на святого Якова в пятницу.
- А не мог князь Глеб утаить часть скоры, мытного серебра и прочего богатства для себя? - понизил голос Ян Вышатич, которого занимало совсем другое.
[127] …куны в рез - буквально деньги под проценты.