Словесное заполнение 5–сложного полустишия чаще всего реализует одну из следующих грамматических конфигураций: Subst. Nom. & Vb. 3. Р. (элементарные предикативные конструкции: «Хрестъ грядетъ, светъ бо естъ, решя бо они, даръ бо естъ», ср.: «глуси слышатъ, къто можетъ» и т. п.), варианты, развивающие группу субъекта (ср.: «даръ Божии, даръ душамъ, честь и хвала, мъногь умъ» и т. п.) или предиката («глагол'емъ вы, слышите слово»), или объекта («[слышите] слово же кръмя»), причастия или соответствующие обороты («окоу видяшту, не сведушти, съказаюшти, вьсе тьлашти, обличаюштя, главу тьруште, плоти бежаште, не падаюште, радуюште ся, Богу поюште»), обороты с: яко, егда, еже, иже, елико («яко пророци, яко бе–света, яко камена, яко бо тьл'я, яко семена; егда словесе, егда своего, егда огнемъ; еже ковутъ, иже бо сихъ, елико убо, како Божие») и др.
Особенности распределения лексем и грамматических форм в первом полустишии требуют некоторого разъяснения. Прежде всего привлекает к себе внимание то обстоятельство, что первое полустишие очень неоднородно с точки зрения грамматической и семантической самостоятельности. С одной стороны, в первом полустишии встречаются практически законченные предложения или же их части, легко позволяющие достроить предложение до конца; лексически именно первое полустишие наиболее полнозначно: высшие ценности данной модели мира находят себе место здесь, а нередко и только здесь (ср.: «Богъ, Хрестъ, светъ, даръ, слово, мудрость, законъ, апостоли, душа, уста» и т. п.), при этом, как правило, в форме Nom., открывающей стих. С другой стороны, первое полустишие может характеризоваться максимальной незаконченностью грамматических конструкций и неполнотой, так сказать периферийностью, второстепенностью реализуемых в нем смыслов. Это различие между типами первого полустишия объясняется структурой всего стиха (или — более узко — структурой второго полустишия). Полустишие первого рода появляется чаще всего тогда, когда им начинается все предложение или, по крайней мере, какая–то четко вычленяемая и относительно самостоятельная часть предложения (нередко повторенная в соседних стихах). Полустишие второго рода обычно в тех случаях, когда в предыдущем стихе фраза не окончена, и ее конец переносится в следующий стих (другой вариант — когда первое полустишие начинается предложением сложноподчиненного типа, которое не укладывается в один стих) [44]. Другая важная особенность первого полустишия (прежде всего первого типа), объясняемая старым индоевропейским правилом распределения энклитик во фразе, состоит в том, что именно здесь сосредоточиваются частицы всякого рода, занимая второе место в стихе («светъ бо, решя бо, Бога же, того же, даръ бо, елико убо, радуете ся, слышите убо, слово же, тако и, кыи бо, ноздри же, уста бо, паче же, явл'яетъ ся, се же, се бо, человекъ бо, яко бо, ину же, иде бо, нази бо, брати ся, брати же ся, апостоли же, иже бо, радуюште ся»). Помимо того, что эти энклитики с известной достоверностью позволяют судить о начале фразы и о ее связях с теми или иными элементами предыдущей фразы, они, видимо, используются и в чисто метрических целях, заполняя место в схеме стиха (подобно тому как это делается в фольклорных стихотворных текстах, которые в ряде случаев прибегают к формулам, расширяемым или сокращаемым — в зависимости от требований метрической схемы — прежде всего за счет энклитик [или перестановки слов и т. п.]) [45]. Структура и функция первого полустишия в известной степени предопределяют особенности второго полустишия. Принципиальная формула этой связи такова: первое полустишие первого типа (сильное) имплицирует такое второе полустишие, которое в грамматическом и смысловом отношениях является зависимым от первого полустишия; и наоборот — первое полустишие второго типа (слабое) предполагает более полнозначное в грамматическом и смысловом отношениях второе полустишие в том же стихе или в предыдущем [46]. Ср., с одной стороны, «Светъ бо естъ / вьсему миру сему», а с другой, — «Того же дел'я / слышите, Словене си» или: «Греховьную / тъму отъгънати», или: «…радость не будетъ // Оку видяшту» и т. п. Из сказанного, в частности, вытекает, что концентрации ключевых имен существительных в первых полустишиях отвечает такая же концентрация глаголов во вторых полустишиях, чаще всего в самом конце стиха (=предложения) что также объясняется особенностями положения глагола в индоевропейской фразе. И если ключевые имена существительные открывают первое полустишие (и, следовательно, весь стих) и образуют, так сказать, локальный словарь, построенный по изоколонному принципу, то глаголы замыкают второе полустишие (и, следовательно, весь стих) и образуют свой «глагольный» локальный словарь, реализующий тот же изоколонный принцип. Ключевые имена существительные являются концептуально–оценочным фокусом всего текста и отражаемого им вероучения («надъязыковая "рифма"»), высвечивая тем самым наиболее сокровенные и богатые содержанием смыслы и место (первое слово стиха), их реализующее. Этим объясняется сугубая отмеченность первой позиции в стихе, лишь отчасти уравновешиваемой последней в стихе глагольной позицией [47]. Хотя в «Прогласе» сплошные последовательности конечных глагольных форм, соответствующих одному и тому же сочетанию граммем, не часты (ср. 17–19: «…отъгънати // … отъложити // … приобрести //», которые могут расцениваться как некая «предрифма» или во всяком случае как грамматическая рифма), само количество глаголов, завершающих стих, очень велико (31 verbum finitum, полтора десятка причастий). Если учесть, что репертуар этих конечных глагольных форм весьма ограничен, то само их распределение в конце стиха исподволь приучает к понятию рифмы, которая, однако, связывает стихи, отстоящие друг от друга на расстояние значительно большее, чем это допустимо обычно. Так образуются цепи, прошивающие весь текст: достоитъ — отълучитъ — настоитъ — слышитъ; отъложити — убити — л'юбите — слышите — прилежите; отогьнати — познати — богати (ся); приимутъ — разумеютъ — чуютъ — разумеютъ; опадаетъ — будетъ — умееть; издрешти — решти — приобрести; приде — рече; горушта — явл'яюшта — имуште — милуюшту — глагол'юште — глагол'юште — ухаюштя; съмысляште — гнояшти — гласяштя — стояште; тьліга — кажя, не считая одиночных форм в конце стиха (иматъ, естъ, прозьрятъ, приставл'ю, приимете, разумеваяи, данъ) [48]. Иначе говоря, структура большинства стихов в «Прогласе» определяется напряжением между двумя полюсами — смысловым и концептуальным началом стиха и более грамматичным, формальным и операционным концом стиха. При этом отношение имени в начале и глагола в конце часто оказывается сдвинутым по схеме:
45
Решение метрического задания в первом полустишии позволяло перейти к более легкой (видимо) задаче метрического упорядочения во втором семисложнике, где часто сосредоточивались глагольные формы: …
46
Некоторые исключения объясняются включением в стих фрагментов из других, в принципе нестихотворных текстов (при этом существенно, что цитата не может быть прервана в любом месте). Ср.: «Реша бо они / слепии прозьрятъ».
47
Весьма существенно, что эти конечные глаголы, как правило, не связаны (или связаны лишь косвенно) с ключевыми именами существительными. Характерные примеры: «Даръ душамъ / николи же тьлея» или: «И мира сего / тьл'ея отъложити» и т. п.
48
Конечные глаголы чаще всего имеют перед собой Асс. («тьму отогънати, тьл'ю отъложити» [где «тьму» и «тьл'ю» также вступают в связь по смыслу и звучанию], «житие приобрести, Бога познати» и т. п.) или имя в другом падеже, зависящем от глагола («Бога не бояти ся, брашьна не иматъ, умомъ прилежите» и т. п.).