Я повертел перед его носом перстнем для яда. На золотой капсуле сохранились следы зубов.
— Ты не знал, что это кольцо предназначено для хранения яда. Конечно, надкусив его, ты не высосал всю отраву. Но даже малого количества оказалось достаточно, чтобы весь следующий день ты промучился животом.
Воспоминание о желудочных коликах заставило Гермеса страдальчески сморщиться.
— Значит, бедняга Нерон все же отомстил за себя, — глубокомысленно заметил он.
— Полагаю, месть была недостаточна, — взревел я. — Катон, принеси-ка плеть.
— Но у нас нет плети, господин, — заявил Катон.
— Как это нет? — процедил я, повернувшись к нему. — Я прекрасно помню, что, когда я переезжал в собственный дом, отец подарил мне плеть самого устрашающего вида, с бронзовыми бляшками на каждом кожаном ремне. Он точно знал, настанет день, и эта штуковина мне понадобится. Где же она?
— Несколько лет назад ты проиграл ее в кости, господин, — невозмутимо сообщил Катон.
В дверях появилась его жена, Кассандра.
— Что за шум вы здесь подняли? — проворчала она. — Того и гляди, к нам сбегутся все соседи. Из-за вас мне пришлось бросить стряпню. Господин, в этом доме еще ни разу не пороли рабов плетью, и вряд ли это удастся сделать сегодня. Да и найдись у нас плеть, кто взял бы ее в руки? Катон для этого слишком стар, а ты — слишком добросердечен.
— Давайте вернемся в атрий, — сердито бросил я.
В этой клетушке почти не осталось воздуха.
Взгляд мой устремился на Юлию, и, могу поклясться, я заметил, как на губах ее мелькнула улыбка. Вспомнив о бронзовой трубочке, которая по-прежнему был у меня в руках, я осмотрел ее и убедился, что восковая печать на одном из ее концов взломана. Выйдя в атрий, мы с Юлией уселись в кресла, в то время как несколько приободрившийся Гермес, стоя в стороне, переминался с ноги на ногу.
— Я вижу, ты и туда уже сунул свой нос, — заметил я, вертя цилиндр в руках.
— Я думал, может, там спрятано что-нибудь ценное, признался Гермес. — Но все, что там было, свиток пергамента.
— Неудивительно, ведь подобные трубочки предназначены именно для писем. Ты прочел письмо?
— Каким образом? Я ведь не патриций, читать не обучен.
— А в твою дурную голову не приходила мысль, что Нерон пришел сюда не для того, чтобы меня убить, а именно для того, чтобы передать письмо?
— По-моему, в твою умную голову эта мысль тоже пришла совсем недавно, — нахально пробурчал Гермес.
— Вижу, мне все-таки придется купить новую плеть и сильного, тупого, жесткосердного раба, который задаст тебе хорошую порку, — со вздохом заметил я.
— Если б я знал, хозяин, что это письмо предназначено для тебя, то бы сразу тебе его отдал, — попытался оправдаться мальчишка.
— Давай наконец прочтем письмо, — нетерпеливо потребовала Юлия.
Я извлек пергамент из цилиндра и развернул его. Письмо было написано изящным аристократическим почерком, из тех, что можно выработать лишь под руководством опытного и строгого учителя. Но некоторые буквы были выведены криво, словно рука писавшего временами дрожала под влиянием душевного смятения. Он не совершил ни единой ошибки в правописании, но фразы были построены несколько неуклюже. Впрочем, от представителя семейства Клавдиев трудно было ожидать безупречного литературного стиля. Я стал читать вслух:
Сенатору Дециму Цецилию Младшему. (В обращение вкралась ошибка, с которой мне постоянно приходится сталкиваться, поскольку мой преномен относится к числу редких, в то время как имя Децим имеет широкое распространение.)
Я не осмелюсь подписать это послание, но ты сам поймешь, от кого оно. Приехав в Рим, я рассчитывал, что поддержка моей семьи поможет мне сделать карьеру и достичь высокого положения. Но все вышло иначе. Против воли меня втянули в темные дела, ужаснее которых невозможно и представить, — в заговор, связанный с убийствами и, вероятно, с государственной изменой.
Когда я приехал, мой родственник Публий Клодий взял меня под свое покровительство, которое обернулось тем, что он полностью подчинил меня себе. Воспользовавшись моей неопытностью, он внушил мне, что оказывать услуги выдающемуся человеку, каковым он считал себя, великая честь. Польщенный, я был готов сделать для него все, что в моих силах. Он проявил ко мне доверие, открыв мне некоторые свои планы, законность которых вызвала у меня серьезные сомнения. Однако Клодий заверил меня, что политическая жизнь современного Рима устанавливает свои законы, не имеющие ничего общего с государственными.