«Я пришёл в Джаганнатха Пури в 1897-ом году во время Ратха-ятры и увидел группу людей, не походивших ни на садху, ни на санньяси, ни на грихастх, которые танцевали и громко пели: «Бхаджа Нитай-Гаура, Радхе-Шьяма, джапа Харе Кришна Харе Рама». Они все носили на шее туласи-кантхи[197], а их лбы украшали тилаки[198]. Их тела до самых стоп покрывали чадры, завязанные особым способом на шее. Среди них танцевал высокий человек, который особенно привлёк моё внимание. Я заключил по апракрита (трансцендентной) бхаве, сиявшей на его лице, что он был махапурушей. Его даршан возбудил в моём сердце непостижимые ощущения, и я, как зачарованный, не мог оторвать от него глаз. Через какое-то время группа санкиртаны, воспевая и танцуя, приблизилась ко мне. Я с почтением поклонился им. Махапуруша на мой поклон также ответил поклоном и затем сердечно обнял меня. О, это магическое и божественное прикосновение с облегчающим воздействием, от которого затрепетало моё тело! Я почувствовал себя полностью принадлежащим ему и продолжал стоять, остолбенелый, не зная, что делать. Махапуруша пригласил меня с ними в храм Джаганнатхи. Они там устроили небольшую санкиртану и через некоторое время, взяв меня с собой, отправились в матх Котабхога, куда их пригласили на махапрасад. Нас усадили в комнате матха. Вскоре начался сильный ливень. Двор матха затопило по колено. Затем нас позвали на махапрасад, который раздавали на другой стороне двора. Махапуруша воскликнул по ребячески: «Я не могу идти в брод, пусть кто-нибудь перенесёт меня на руках». Его слова были настолько завораживающие, что, несмотря на его массивную фигуру, я сказал: «Идите сюда, я перенесу Вас». Он, как ребёнок, немедленно заскочил ко мне на руки. Мне показалось, что он весит не больше, чем детская тряпичная кукла, и я без труда доставил его по месту назначения. Однако, когда я пересёк двор, он стал таким тяжёлым, что у меня не хватало сил пронести его дальше хотя бы ещё на один шаг. Мне пришлось опустить его «а пол веранды, вместо того чтобы занести в обеденный холл.
Махапуруша посадил меня рядом с собой. Махапрасад раздали, и нам после Хари-дхвани[199] сказали приступать к еде. Мой шаловливый сосед, по-видимому, продолжавший находиться в настроении ребёнка, взял три или четыре стручка перца, добавил к ним со своего подноса понемногу от каждого блюда и смешал всё это вместе. Затем он взял щепоть этого месива и положил мне в рот. Оно оказалось таким огненно острым, что как только я его проглотил, у меня на глазах выступили слёзы, а во рту и желудке жутко заполыхало. Он спросил меня: «О! Для Вас слишком остро, тогда примите другую порцию, она принесёт Вам облегчение». Сказав так, он положил в мой рот другую щепоть npacaдa от той же смеси. О чудо, вторая порция оказалась такой прохладной, такой вкусной и ароматной! Я никогда не ел ничего подобного. Как удивительно! В обоих случаях был тот же самый npacaд, который в одно и то же время действовал противоположно. В моей жизни я видел очень много святых, но никогда такого, кто мог бы совершать такие невозможные вещи. Мне пришло понимание, что махапуруша разыграл эту пилу только для того, чтобы только сделать меня смиренным. Теперь моя гордость достижениями в йоге исчезла и вместе с ней презрение к бхакти. Я убедился в услышанном раньше, что различные сиддхи, которые обретает йог после длительных трудных упражнений, приходят к преданному сами по себе, даже хотя он не желает и не пытается их обрести. Я полностью предался стопам махапурушии и стал жить вместе с ним, до конца моих дней выполняя всё, что он бы не приказал мне.
Однажды, когда Бабаджи Махашая шёл вместе со своей группой киртана вдоль по городскому шоссе в Пури, он заметил но обочине собаку, которая тявкала и жалобно подвывала, чем привлекла внимание Бабаджи. Он остановился в разгар санкиртаны, чтобы узнать о причине собачьего горя, и ему сказали, что она скулит о своих четырёх щенятах, которых забрал себе джентльмен из другого района города.
199
В Индии обычно перед едой славят Бога, святые места и возвышенных преданных (прим. переводчика).