— Но ты в это не верил.
— Нет. Кто-то же должен быть виноват. Джош никому и ничего дурного в своей жизни не делал, по крайней мере до Вьетнама. Дальше. То, что он делал во Вьетнаме, по идее должно быть правильно, потому что сражался за родину. Но оказалось — все неправильно, и жить с сознанием этой неправоты он больше не мог. Я считаю, что психиатр должен был убедить его: что бы во Вьетнаме ни произошло, все равно человек он достойный и имеет право на жизнь.
Она должна была убедить Джо Хиггинса, что он имеет право на жизнь.
— Ты позже разговаривал с его врачом?
— Виделись однажды. По-моему, я тогда еще собирался убить его. Он сидел за столом, сложив руки. — Бен опустил глаза, глядя на медленно сжимающиеся в кулаки ладони. — Он не переживал, сказал, что сожалеет о случившемся, пояснил, что постстрессовый синдром иногда принимает крайние формы. Потом, по-прежнему не отрывая рук от стола и не выказывая ни малейшего участия, добавил, что Джошу так и не удалось пережить свой вьетнамский опыт и что возвращение домой и попытки обрести свое прежнее «я» только постоянно увеличивали внутреннее напряжение. В конце концов пар вырвался наружу.
— Мне очень жаль, Бен. Наверное, все или почти все, что он сказал тебе, — правда, хотя вести себя нужно было иначе.
— Да наплевать ему было на все.
— Бен, я не защищаю его, но большинство врачей, терапевтов ли, психиатров ли, держатся отчужденно, не позволяют себе открыто выражать сочувствие потому, что при потере кого-то, кого спасти не можешь, бывает очень больно.
— Вот так, как тебе из-за Джо.
— Чувство горя и вины буквально раздирают тебя, и если такое случается слишком часто, наступает опустошенность и ничего не остается — ни для себя, ни для других пациентов.
Может, Бен понял это, или, во всяком случае, начал понимать. Но он не видел того военного врача, что лечил Джоша, рыдающим в ванной комнате.
— Слушай, а зачем ты вообще занялась этим делом?
— Наверное, затем же, зачем и ты своим, — стараюсь найти ответы. — Тэсс повернулась и погладила его по лицу. — И бывает очень больно, когда их не находишь или находишь слишком поздно. — Тэсс вспомнила его лицо, когда он рассказывал ей о трех совершенно незнакомых ему людях, которых убили за кучу каких-то монет. — Мы отличаемся друг от друга не так сильно, как мне когда-то казалось.
Бен прижался к Тэсс, поглощая ее тепло.
— Может, ты и права. Увидев тебя сегодня, испытал то же ощущение, что и тогда, в переулке, когда ты смотрела на Анну Ризонер. Казалось, ты так хладнокровна, так бесконечно далека от случившейся трагедии… Прямо как тот майор, который, положив руки на стол, объяснял мне, отчего умер брат.
— Хладнокровие и равнодушие — не одно и то же. Ты полицейский, и должен понимать разницу.
— Мне хотелось понять, переживаешь ты или нет. — Взяв Тэсс за кисть, Бен крепко сдавил ее и посмотрел ей прямо в глаза. — А может, на самом-то деле мне хотелось быть нужным тебе. — Возможно, это было самое трудное признание во всейего жизни. — А потом, когда вошел в ванную комнату и увидел тебя плачущей, понял: да, нужен, и по-настоящему испугался.
— Я не хотела показываться тебе в таком виде.
— Почему?
— Потому что недостаточно доверяла.
Бен опустил глаза и поглядел на собственную ладонь, сжимающую ее тонкую, на редкость изящную кисть. Мягко поглаживая ее пальцы, он поднес ладонь к губам.
— Ну и что же дальше?
— А тебе чего хотелось бы?
Смех, даже невеселый, даже сквозь силу, может быть очистительным.
— Полицейского-охранника и врача-психиатра больше нет. — Бен принялся задумчиво перебирать жемчужные бусы на шее Тэсс. Затем снял их с благоухающей и шелковистой кожи. — Тэсс, когда все кончится… Если я попрошу тебя взять отпуск на несколько дней, ну, скажем, на неделю, и поехать куда-нибудь со мной, ты согласишься?
— Да.
— Вот так просто? — Бен был явно доволен, но в то же время изрядно удивлен.
— Единственное, о чем я тебя попрошу, так это сказать, когда и куда поедем и, стало быть, что брать с собой — бикини или меховое пальто. — Тэсс взяла у него бусы и положила на ночной столик.
— Лучше бы держать их в сейфе.
— Ничего, я ведь сплю с полицейским, — небрежно бросила Тэсс, но, увидев нахмурившегося Бена, поняла, о чем он думает. — Бен, скоро все будет позади.
— Да. — Но привлекая ее к себе, растворяясь в ней, он почувствовал, что ему становится страшно.
Было двадцать восьмое ноября.
Глава 18
— Ты и шагу не сделаешь из дома, пока я тебе не разрешу.
— Слушаюсь, — откликнулась Тэсс, приводя в порядок волосы. — У меня и дома работы хватит на целый день.
— Даже мусор не выноси.
— Ни за что, пусть соседи хоть жалобу пишут.
— Тэсс, я серьезно.
— И я серьезно. — Тэсс выбрала рифленые золотые сережки в форме треугольника и вставила их в уши. — Ни на минуту из дома сегодня не выйду. Пиломенто будет здесь в восемь.
Бен посмотрел на нее: серовато-сизые брюки в обтяжку и свитер с высоким воротом.
— Это ты ради него так разоделась?
— Разумеется.
Бен подошел поближе, стал рядом, и она с улыбкой взглянула на сдвоенное отражение.
— С недавнего времени я выработала особый тип отношения к полиции. Кажется, он имеет все признаки одержимости.
— Да неужели? — Бен нагнулся и поцеловал Тэсс сзади в шею.
— Боюсь, что так.
Бен положил на ее плечи руки — вот так бы и держать, не отпуская.
— Ну и что, боишься?
— Нет. — Не переставая улыбаться, Тэсс повернулась к нему. — Ни этого, ни чего другого. — Заметив, что между бровей у Бена залегла складка, Тэсс разгладила ее. — Хорошо бы и ты ни о чем не беспокоился.
— Беспокоиться — моя профессия. — На какое-то мгновение он просто прижал ее к себе, предчувствуя, как трудно — а почему, даже толком не объяснишь, — будет нынче утром выйти за дверь, поручив Тэсс заботам другого. — Пиломенто — хороший парень, — сказал он, успокаивая не столько ее, сколько самого себя. — Молодой еще, правда, но всегда играет по правилам. Пока «он здесь, сюда никто не войдет.
— Знаю. Пойдем выпьем по чашке кофе, а то тебе пора.
— В четыре его сменит Лоуэнстайн. — По пути в кухню Бен еще раз мысленно проверил расписание, хотя и без того им обоим был известен каждый пункт. — Она работает по первому разряду. Выглядит, может, как симпатичная домохозяйка из предместья, но если туго придется, лично я о лучшем прикрытии и не мечтал бы.
— Говорю же, ни на минуту одна не останусь. — Тэсс вынула из буфета кружки. — На третьем этаже — пост, телефон прослушивается, напротив дома круглосуточно дежурит наряд.
— Знаешь, это тебе не два плюс два. Если он возникнет, постарайся не спугнуть его. На часах Бигсби, Родерик и Маллендор, потом мы с Эдом сменим их.
— Бен, лично я совершенно спокойна. — Протянув ему кофе, она повела его в столовую. — Я все продумала. Поверь мне — все. Пока я здесь, мне ничто не грозит.
— Он не знает, что тебя охраняют. Я вернусь около полуночи и воспользуюсь черным входом.
— Сегодня он должен появиться, я это чувствую. И когда он объявится, ты будешь здесь.
— Признателен за доверие, но, право, я бы нервничал чуть меньше, если бы ты волновалась чуть больше. И еще: никаких спектаклей. — Для убедительности Бен сжал ей руку, не давая поднять чашку с кофе. — Как только мы возьмем его, отправим в участок для допроса. Ты там совершенно ни к чему.
— Бен, но ты же знаешь, как важно мне поговорить с ним, попробовать достучаться.
— И речи быть не может!
— И сколько же ты собираешься держать меня на расстоянии?
— Столько, сколько потребуется.
Тэсс отступила. Пожалуй, стоит попробовать зайти с другой стороны. Еще на рассвете ее разбудила одна мысль и больше не дала заснуть.
— Бен, мне кажется, ты понимаешь этого человека лучше, чем сам отдаешь себе отчет в этом. Тебе известно, каково потерять человека, который является неотделимой частью твоей жизни. Ты потерял Джоша, он — Лауру. Нам неизвестно, кто она такая, но ясно, что она заменяла ему целый мир. Не говорил ли ты мне, что после смерти Джоша хотел убить его врача?.. Минуту. — Тэсс не дала себя прервать. — Ты собирался кого-то обвинить, кому-то отомстить. Не будь ты эмоционально устойчивым человеком, так бы оно, возможно, и случилось. Но все равно и боль, и злость до сих пор живут в тебе.