Когда Зуане трудно сосредоточиться на молитве, как сегодня, она пользуется этой жемчужиной реалистического изображения как способом вернуть свои заплутавшие мысли к Господу. Она представляет, как их голоса поднимаются все выше, облаком звука скапливаются в нефе, откуда сквозь крышу церкви просачиваются наружу и длинным шлейфом, как дым, плывут по улицам города; извиваясь, шлейф огибает товарные склады и дворцы, ласкает стены собора, мешкает над сырым рвом, окружающим Палаццо д’Эсте, заглядывает в окна и наполняет сладкозвучным эхом огромные залы, после снова выскальзывает наружу и спускается вниз, к реке, а уже оттуда устремляется в ночное звездное небо и скрытый за ним рай.
И тогда красота и прозрачность этой мысли как рукой снимают ее усталость, и она тоже чувствует, как ее тело наполняет легкость, и она поднимается навстречу чему-то великому, хотя в ее случае выход за собственные пределы не сопровождается шорохом ангельских крыл или теплом Христовых объятий по ночам.
В келье на той стороне двора сердитая молодая послушница тяжко ворочается во сне, изумляясь и ужасаясь навеянным маковым отваром снам.
— Скоро ли она успокоилась?
— После снадобья довольно скоро. Когда я уходила, она крепко спала.
— Очень крепко, в самом деле. Я не добудилась ее ни к первому часу, ни к третьему. — Тон сестры Юмилианы резок. — Я даже испугалась, уж не призвал ли во сне Господь ее душу.
— Я должна была ее успокоить. Мой опыт подсказывает мне, что, если человек теплый и дышит, значит, он живой.
— О, я не подвергаю сомнению ваше медицинское искусство, сестра Зуана. Но меня волнует ее душа… а как можно принести божественное утешение молодой женщине, которая не в состоянии даже сесть, а тем более встать на колени?
— Сестры, сестры, мы все устали, а от взаимных придирок никому легче не станет. Сестра Зуана, примите нашу благодарность за то, что успокоили ее. Обитель нуждалась в отдыхе. А вы, сестра Юмилиана, как обычно, сделали все, что требуется от наставницы. Эта новенькая послана нам как испытание. И мы обязаны сделать для нее все, что в наших силах.
Подчиняясь голосу аббатисы, две монахини склоняют головы. Сейчас начало дня, и они собрались во внешней комнате ее покоев. В очаге горит огонь, однако греет он лишь сам себя, не разгоняя холод, царящий вокруг. Аббатиса сидит, кутая плечи в пелерину на кроличьем меху, недавно сработанные кожаные башмачки выглядывают из-под ее аккуратно расправленных юбок. Ей сорок три, но выглядит она моложе. В последнее время, как отметила Зуана, она стала позволять паре-тройке воздушных кудряшек выглядывать из-под ее монашеского покрывала, смягчая лицо. Хотя некоторые могут заподозрить в этом внимании к мирским деталям проявление тщеславия, Зуана видит в нем лишь отражение той тщательности, которая проявляется у нее во всем: от раскраски гипсовых изображений святых, которые монастырь производит для продажи, до материнской заботы о своей пастве. Кроме того, Господь куда лучше уживается с модой, чем представляют себе некоторые, и сестры Санта-Катерины усваивают новейшие фасоны с не меньшим наслаждением, чем предаются исследованию новейших сложностей полифонии. Таким образом, даже живя в четырех стенах, они остаются истинными дочерьми своего модного, музыкального города.
— Так. Давайте побеседуем о юной душе, с которой мы имеем дело. Сначала вы, сестра Зуана. Как вы ее нашли?
— В гневе.
— Ну да, это мы все слышали. А еще?
— Она боялась. Тосковала. Была обижена. Разных чувств было много.
— Но ни одно из них не было направлено ко Христу, полагаю.
— Нет. Думаю, можно с уверенностью сказать, что она входит в общину без призвания свыше.
— Ах, как всегда, слова, достойные дипломата, Зуана, — смеется аббатиса, и одна из кудряшек весело пляшет у нее надо лбом. Не удивительно, что молодые монахини восхищаются аббатисой не меньше старых, ведь она соединяет в себе черты доброй старшей сестры и строгой матери. — А сама она что-нибудь об этом сказала?
— Она говорила мне, что слова обетов шли у нее из уст, а не от сердца.
— Понятно. — Аббатиса делает паузу. — Прямо так и сказала?
— Да.
Рядом с Зуаной тяжко вздыхает сестра Юмилиана, точно уже приняв эту ношу на свои плечи.
— Этого я и боялась во время церемонии. Она открывала рот, а слов почти не было слышно.
— Ну, когда я встречалась с ней и ее отцом, никаких признаков принуждения я не заметила. Ее били, как вы думаете, Зуана?
Зуана снова ощущает податливую тяжесть ее тела в своих руках. Никаких ранений она не заметила, по крайней мере, саму девушку ничего, кажется, не беспокоило.